Зимняя жена
Шрифт:
Аки, как и следовало ожидать, выбрал Волков и взял на себя уход за старым У го. Каким-то необычайным образом мальчику удалось расположить к себе нелюдимого Хранителя, и, слушая рассказы сына о том, чему учил его старик, я понимала, почему Айрын назвала его мудрейшим из всех детей Курха.
Нанук, спустившийся в серединным мир вслед за братом, поселился у Оленей по совету Гора, а младшим, Алае, Таю и Кири, еще предстояло сделать свой выбор.
Я учила, лечила синяки и разбитые коленки, рассказывала сказки на ночь, шила и вязала. Навещала вместе с Курхом в серединном мире старших детей, старых Хранителей, селенья и
Я давно перестала считать, сколько лун я прожила вместе с духом-Вороном. Я чувствовала себя как никогда полной сил и, хоть возраст и давал о себе знать округлившейся фигурой, лучистыми морщинками вокруг глаз и белыми волосками в косе — первыми весточками будущей Зимы — я всерьез подумывала о том, чтобы выносить и родить еще одного-двух детей, если на то будет воля богов. Курх благодушно усмехался в ответ.
— Моя ненасытная Зимняя девочка, — шептал он, пряча в темной бороде довольную улыбку.
Не желая выглядеть слишком молодо для отца двух взрослых сыновей, Курх отрастил короткую густую бороду и усы. Так он действительно стал казаться старше. Но мне это нравилось. Словно бы он тоже менялся вместе со мной, не только внутренне, но и внешне.
И главное, я была счастлива. Тем прекрасным, наполненным счастьем, которое чувствуешь, когда все вокруг именно такое, каким ему должно быть. Крепкие объятия Курха, прижимающего меня к себе. Заливистый смех младшей дочери, сын и отец, работающие вместе во дворе. Симпатичная девчушка, робко прячущаяся за широкую спину Аки-Ворона. Сдержанная улыбка брата, нового старейшины рода Форелей, куда он перешел после свадебного обряда. Айрын и Лелеке. Гор. Аки-Волк, иногда приходящий проведать меня в верхнем мире. И Лето, изобильное, Долгое Лето, какого не было уже очень, очень давно.
*
Я проснулась среди ночи от странного, необъяснимого чувства, что что-то должно произойти. Обувшись и накинув легкую шаль, я выскользнула из кровати и тихо, чтобы не разбудить мужа и детей, вышла на крыльцо. Может быть, мне просто нужно было немного подышать свежим воздухом, и волнение рассеялось бы, унесенное ночным ветром.
Во дворе было тихо. Звезды, яркие и низкие, мерцали в ясном небе. Наш новый сад, посаженный в память о Зимних женах, плодоносил, и до меня доносились одуряюще сладкие ароматы чуть переспелых плодов, которые мы с Курхом и детьми уже просто не успевали собирать. Шуршали на ветру тугие, полные зерен колосья.
Мне было хорошо и спокойно.
Что же тогда привело меня сюда?
Легкий порыв ветра растрепал волосы, донося до меня отголоски тихого далекого перезвона. Дзынь-дзынь, словно качаются на ветру маленькие колокольчики.
Зов.
В первое мгновение сердце испуганно замерло, чтобы тут же снова забиться, громко, гулко, быстро. «Рано, слишком рано! Я столько всего могу еще сделать! Я не хочу уходить сейчас, не хочу покидать тех, кого люблю, нет, я не готова!» Руки вцепились в перила, и я почувствовала, как поцарапала палец об острый край необработанного скола — Курх и Тай только-только выточили новые балясины и не успели еще отполировать их.
Боль отрезвила меня. Я поняла, что все еще стою на крыльце, и Зов не лишает меня контроля над телом, не заставляет следовать за его мелодией бездумно и неотвратимо. Я сталкивалась с Зовом и даже шагала за грань. Он уже не имеет надо мной власти.
Я прислушалась, не двигаясь с места.
Нет, вовсе не звон колокольчиков слышала я сейчас. Этот Зов был иным, не таким, каким я помнила его в день Последней охоты Айни или в ночь, когда отправилась в нижний мир за сыном. Мне казалось, будто я слышу голоса. Звонкую песню, мелодия которой предназначалась только для меня.
— Сирим, Зимняя жена, ты готова, — звучало в ней. — Услышь нас, приди к нам, и тогда ты сумеешь обрести истинную мудрость. Мы ждем тебя, Зимняя жена. Ты готова.
Туман сверкал серебристыми искрами, освещаемый полной луной. В его серой мгле мне чудилось неясное волнение, он весь был движение, словно море в шторм, и неплотные клубы лизали траву у самой кромки владений Курха, то жадно набрасываясь на нее, то вновь отступая. Мелкие кристаллы тумана, похожие на соленые брызги, кружились в воздухе, исполняя замысловатый танец. Я сделала шаг, другой, застыла на последней ступеньке крыльца.
— Кто это? Кто говорит со мной? — тихо спросила я.
Ответа не было. Но я все еще ощущала чье-то незримое присутствие. Никто, кроме Курха и Аки, не мог попасть сюда. Но Курх спал в доме, а Волчьему Пастырю давно нет нужды приходить, крадучись, среди ночи.
— Узнаешь, — зашелестело в ветвях сада, зашуршало в траве, запело в дуновении ветра. Казалось, само это место говорит со мной. — Узнаешь, если верно задашь вопрос. Последняя загадка, оставшаяся неразрешенной. Спроси, пройди до конца — и получишь ответ.
Шепотки еще не смолкли, а я уже знала, что должна сказать. Ни Аки-Волк, хозяин странного места, куда попадают, ожидая перерождения, души смертных, ни Курх-Ворон, летающий в небесах верхнего и серединного мира, мира живых, не могли дать мне ответа на один единственный вопрос. И лишь туману, туману между мирами, в котором пропадали Зимние жены, уходя безвозвратно, могло быть что-то известно о тайне, что не давала мне покоя.
И я произнесла, с внутренним трепетом:
— Кто такие Зимние жены?
— Тебе остался лишь шаг, чтобы это выяснить.
И, закрыв глаза, я шагнула.
ЧАСТЬ 4. ОСЕНЬ
ЧАСТЬ 4. ОСЕНЬ.
Моя нога коснулась травы, мокрой от росы, и я против воли вздрогнула, ожидая, что что-то произойдет. Но через тонкую подошву домашних сапог я почувствовала лишь холод, идущий от земли. Ничего не изменилось.
Двор и сад были пусты и безмолвны. Я огляделась в поисках того или тех, кто мог говорить со мной, но безрезультатно. Около скамейки под моим деревом я заметила деревянную спину оленя, перешедшего от Литы к Кири. Рядом с ним валялась дудочка Алаи, которую я достала ей из сундука одной из прежних Зимних жен, и серебряные рыбки, всеченные в искусный орнамент, тускло поблескивали в лунном свете. Надо будет сказать девочкам, чтобы не оставляли игрушки в саду на ночь. От холода и сырости они легко могли испортиться.