Зимняя жертва
Шрифт:
Беспокойства Зака не видно со стороны, но она его чувствует. Как он может не переживать за матчи Мартина?
«…Дьявольское зрелище».
Между звонком Зака и его появлением у дома Малин прошло одиннадцать минут. Его короткие, четкие фразы встряхнули ее, и, усаживаясь в машину, она словно против воли ощутила душевный подъем.
Линчёпинг за окнами автомобиля.
Маленький, но ненасытный город. История, покрытая тонким слоем лака.
Бывший город фабрик, куда крестьяне округи съезжались на рынок, стал университетским центром. Предприятия по большей части закрылись, жители по мере возможности постарались получить образование — и вот на равнине вырос самый тщеславный из
Линчёпинг.
Город поколения сороковых: сомнительных академиков со скелетами в шкафах, которые следует утаить любой ценой; обывателей, которым нравится вести светский образ жизни и по субботам сидеть в кафе, похваляясь костюмами и вечерними платьями.
Линчёпинг.
Отличное место для того, кто болен.
А еще лучше для того, кто пострадал при пожаре, ибо в университетской клинике прекраснейшее в стране ожоговое отделение. Малин была там как-то в связи с расследованием дела, и ей пришлось одеться в белое с головы до пят. Проснувшиеся пациенты кричали или стонали, а усыпленные наркозом видели свое пробуждение в кошмарных снах.
Линчёпинг.
Территория летчиков, родина авиационной промышленности. Каркающие в небе стальные птицы — «туннаны», «дракены», «виггены», «ясы». [8] Все хлещет через край — и вот появляется очередной нувориш, продавший перспективную технологию в Америку.
А вокруг леса и равнины — прибежище тех, кто не способен к таким быстрым изменениям, чей генетический код протестует, отказывается, не принимает. Кому невозможно обосноваться где бы то ни было.
Янне, ты один из них?
8
Марки шведских истребителей.
Или это наши с тобой коды работают в разных режимах?
Вокруг лежат девственные леса, населенные индейцами — людьми из Укны, Нюкиля, Ледберга. [9] По выходным индейцев в спортивных костюмах и деревянных сабо можно видеть в «ИКЕА» рядом с докторами, инженерами и летчиками-испытателями. Люди живут бок о бок. Но что, если код дает о себе знать и любовь к ближнему становится невозможной? В точке разрыва между «тогда» и «теперь», между «здесь» и «там», «внутри» и «снаружи» рождается насилие как единственная возможность разрешить противоречие.
9
Населенные пункты в окрестностях Линчёпинга.
Они проезжают район под названием Шеггеторп.
Белые стены домов, построенных по программе «Миллион», [10] высятся вокруг пустынного центра. В этих многоэтажках живут те, кто действительно прибыл издалека. Те, кто знает, каково это, когда каратели в военной форме ломятся ночью в двери; кто слышал свист мачете в воздухе джунглей в час рассвета; в чью честь еще никогда не устраивали праздников в совете по вопросам иммиграции.
— Поедем через монастырь Вреты или по дороге на Ледберг? — спрашивает Зак.
10
В 1965 году риксдагом была принята программа по преодолению жилищного кризиса. Предусматривала строительство в короткий срок миллиона многоквартирных домов.
— Это не мой район.
— Решай ты, и как можно скорее.
— Тогда едем прямо, — отвечает она и добавляет, помолчав: — Как вчерашний матч?
— Не будем об этом. Красные сиденья в «Центре» — настоящая пытка для моего мягкого места.
На востоке раскинулось
Часы на приборной панели показывают 7.22.
«Дьявольское зрелище».
Она хочет попросить Зака поторопиться, но сдерживается и прикрывает глаза.
По обычным дням в это же время в участке уже собираются люди, и Малин приветствует работников розыскной группы отдела уголовных преступлений полиции Линчёпинга, сидя за своим столом в общем офисном помещении. Она угадывает их настроение и в зависимости от него подбирает нужный тон. Она может сказать или подумать:
«Доброе утро, Бёрье Сверд. Опять выгуливал своих собак? Нет такого мороза, который мог бы помешать воздать должное любимым овчаркам, верно? Вижу собачьи шерстинки на твоей куртке, на рубахе и во все редеющих волосах. Эти собаки, должно быть, служат тебе хорошей поддержкой. Действительно, как бы иначе ты справился со всем этим? Как можно каждый день видеть страдания любимого человека, как ты видишь страдания своей жены?
Привет, Юхан Якобссон. Трудно было вчера уложить малышей в постель? Или они больны? Сейчас сезон кишечных вирусов, у многих проблемы со здоровьем. Вы с женой просыпались среди ночи, убирали рвоту? Или вам посчастливилось на этот раз и дети мирно заснули пораньше? Вы всегда успеваете вовремя, даже если этого времени так не хватает. А тревога, Юхан, никогда не исчезает — я вижу ее в твоих глазах, слышу в голосе. Я знаю, что за ней стоит, потому что и сама переживаю это же.
Привет, руководитель группы. Как ты сегодня, комиссар Свен Шёман? Будь осторожен. Твой живот действительно слишком велик, и в нем слишком много жира. Доктора из университетской клиники такие называют „инфарктными животами“. „Вдовий живот“, как шутят они в буфете кардиологического отделения перед коронарным шунтированием. И не надо смотреть на меня с таким вызовом, Свен, ты знаешь, я всегда делаю все возможное. Мне нужно, чтобы в меня верили, потому что так легко усомниться в себе, даже если в тебе заложено гораздо больше, чем ты думаешь».
А вот что он мог бы сказать в ответ. «Малин, у тебя талант к работе. Настоящий талант, береги его. В мире есть множество талантливых людей, но умение пользоваться талантом — редкость. Смотри на то, что перед тобой, однако верь не только глазам своим, но и шестому чувству. Доверяй интуиции. В расследовании всегда раздается множество голосов, чужих и наших собственных. Ты можешь их слышать или не слышать. Стоит прислушаться к голосам без звука, Малин, они открывают нам истину».
«Доброе утро, Карим Акбар. Ты знаешь, что даже самый молодой в стране шеф полиции и любимец СМИ должен ладить с нами, работягами? Ты скользишь по комнате в своем отутюженном, блестящем итальянском костюме, и невозможно угадать, какой путь ты выберешь. Ты никогда не говоришь о Шеггеторпе, об оранжевом доме с фасадом, обитым листовым железом, в Сюндсвалле, в районе Накст. О доме, где ты вырос с мамой и шестью братьями и сестрами, после того как семья уехала из турецкого Курдистана, а твой папа покончил с собой, отчаявшись найти себе достойное место в новой стране».
— О чем думаешь, Малин? Ты, похоже, далеко.
Подобно удару хлыста, слова Зака вырывают Малин из игры в приветствия, возвращают в машину, и снова она мчится навстречу случившемуся, навстречу вспышке насилия в точке разрыва, в измученный зимой ландшафт.
— Так, ничего, — отвечает она. — Я только подумала о том, как тепло и хорошо сейчас в участке.
— Малин, твоя голова проморожена насквозь.
— Что же с этим делать?
— Закаляй себя, и это пройдет.
— Мороз пройдет?