Зимняя жертва

Каллентофт Монс

— Здесь очень мило, — говорит он. — Я тоже хотел бы жить в центре.

— Ты должен извинить…

Малин прикусывает губу и замолкает, однако чувствует, что надо закончить мысль.

— …что я была немного сердита, когда мы виделись последний раз.

— Я тоже был сердит, — улыбается Маркус.

Туве выходит из кухни.

— Мама приготовила спагетти с домашним песто. Ты любишь чеснок?

— Прошлым летом мы арендовали дом в Провансе. Там в саду был свежий чеснок.

— Летом мы обычно делаем вылазки на один день, — говорит Малин и быстро добавляет: —

Сядем за стол прямо сейчас или ты для начала хочешь чего-нибудь выпить? Колы, может быть?

— Я голоден, — отвечает Маркус. — Лучше чего-нибудь пожевать.

Малин поглядывает, как он наворачивает за двоих. Он пытается сдерживаться, вести себя так, как его, конечно, учили родители, но шаг за шагом проигрывает битву с подростковым голодом, Малин видит это.

— Может, там многовато пармезана…

— Все хорошо, — перебивает Маркус. — В самый раз.

Туве прокашливается.

— Мама, я подумала над тем, что говорил дедушка. Это звучит классно, лучше и быть не может. Но нельзя ли Маркусу поехать со мной? Мы говорили с его родителями, они могут купить ему билет.

Подожди-ка.

Что это значит?

Малин представляет шестнадцатилетнего Янне и себя, четырнадцатилетнюю. Как они лежат в какой-то постели, расстегивая друг на друге пуговицы. «Могли ли мы разлучиться больше чем на пару часов?» То же чувство читает она сейчас в глазах Туве.

Это обнадеживает, однако время ограниченно.

— Хорошая идея, — отвечает Малин. — У них как раз есть две лишние спальни.

Она улыбается.

Пара влюбленных подростков. С родителями. На Тенерифе.

— Мне это нравится, — добавляет она спустя некоторое время. — Но мы должны спросить дедушку.

И тут подает голос Маркус:

— Мама и папа хотят пригласить вас на ужин в ближайшее время.

Помогите!

Нет, нет.

Белые халаты и надменная дама за одним столом. Отработка рукопожатия. Извинения.

— Очень приятно, — отвечает Малин. — Передай своим родителям, что я с удовольствием приду.

После ухода Маркуса Малин и Туве сидят за кухонным столом. Их фигуры черными контурами отражаются в окне, выходящем на церковь.

— Правда, он милый?

— Он хорошо воспитан.

— Хотя и не чересчур.

— Нет, Туве, не чересчур. Но достаточно хорошо для тебя. Ведь именно хорошо воспитанные умеют, как никто, причинять боль, если уж на то пошло.

— Что ты имеешь в виду, мама?

— Ничего, просто рассуждаю вслух.

— Я позвоню дедушке утром.

Срабатывает внутренний будильник, и Малин просыпается. Сна ни в одном глазу, хотя часы на ночном столике показывают 2.34 и телу так хочется покоя.

Малин ворочается, пытается заснуть. Ей удается отогнать от себя мысли о расследовании, о Туве, Янне и остальных, но сон все равно не идет.

Надо спать, надо спать…

Повторение мантры окончательно отгоняет сон. Наконец она встает, проходит на кухню и пьет молоко прямо из пакета, вспоминая, как злилась на Янне, когда он делал то же самое, как находила это отвратительным и неприличным сверх всякой меры.

А

в другом доме, за городом, в своей постели проснулся Янне. Он спрашивает себя, как долго еще будут его мучить эти сны, и чтобы отогнать воспоминания о джунглях и горных дорогах, вызывает в своем воображении лица Малин и Туве, и на душе его становится спокойно, радостно и притом тоскливо. Он думает, что только по-настоящему любимые люди могут вызывать такие противоречивые чувства. Потом он встает, направляется в комнату Туве, смотрит на пустую кровать и представляет себе, что там лежит его дочь. Он думает о том, что скоро она перерастет их, и ему страшно не хочется с ней расставаться.

А в городской квартире в это же самое время Малин стоит возле кровати Туве и спрашивает себя, может ли что-нибудь основательно поменяться в ее жизни или все уже каким-то образом определилось.

Она хочет погладить Туве по голове.

Но не разбудит ли она ее? «Я не хочу будить тебя, Туве, но я так хочу удержать тебя».

Вчера было первое за неделю совещание. «Форс, плохо, если тебя не будет на месте», — так сказал по телефону Свен Шёман.

От дыхания собравшихся воздух зала заседаний стал спертым, и все вокруг, кажется, пребывают в более радостном и возбужденном, чем у Малин, настроении.

Может, потому что пришел ответ из ГКЛ?

Резиновые пули из квартиры Бенгта Андерссона были выпущены из «салонного» ружья, найденного у Никласа Нюрена. На нем же обнаружены отпечатки пальцев Иоакима Свенссона и Йимми Кальмвика.

— И теперь, — говорит Свен, — нам известно, кто стрелял в окно квартиры Бенгта Андерссона. Малин и Зак смогут надавить на юных хулиганов как следует и узнать, не скрывают ли они еще что-нибудь. Займитесь этим немедленно. Сейчас они должны быть в школе.

Малин рассказывает, что ей удалось выяснить по линии Мюрваллей.

Когда она доходит до связи между Калле-с-Поворота и этой семьей, то замечает скепсис в глазах Карима Акбара. «Даже если он и отец Карла Мюрвалля, какое это имеет значение? Что дает это нам в добавление к тому, что мы уже имеем и знаем?»

— С Мюрваллями все ясно. Сейчас стоит переключиться на другие направления. Займитесь линией Асатру, что-то должно быть и на жестком диске. Юхан, как обстоят дела с этим? Ага… вам удалось обойти пароль… Ага, там масса закрытых папок…

— Однако это значит, что Карл Мюрвалль приходится братом Бенгту Андерссону, — настаивает Малин, — о чем, вероятно, и сам не подозревает.

— Если старик из Шернорпа сказал правду, — уточняет Карим.

— Но это легко установить. У нас есть ДНК Бенгта, мы можем взять пробу у Карла Мюрвалля и получим подтверждение.

— Поосторожней на поворотах, — предупреждает Карим. — Мы не можем сломя голову бегать за какими-то пробами, нарушающими неприкосновенность личности, только на том основании, что какой-то старик что-то такое сказал. Тем более что значение этого открытия для расследования не совсем понятно.

Вчера после обеда Малин звонила Свену и передала разговор с Вейне Андерссоном.