Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой
Шрифт:
— Чапа?
Курчавая снаружи ладонь задумчиво огладила жгуче-черную щетину.
— Вася, — буркнул я.
Малик понимающе кивнул. Протянулась огромная пятерня, машинально мною пожатая.
— Но можно и Чапа, — смилостивился я. Люблю, когда относятся не как к ребенку. — Привык уже.
— Хорошо. Идем к аппарату. Вы вместе? — Шлем качнулся в сторону девушки.
— Да, — почему-то смутился я.
Боялся, не так поймут? Но не пускаться же в никому не нужные объяснения.
Малик посерьезнел и из-под полы показал одесситу внушительный кулак. Тот никак не среагировал. Но увидел. Я видел, что увидел.
Когда все было готово, мы, две пары пилотов и пассажиров, двинулись к ухоженной глыбе на гребне. Шурик нес цветы. Большой и грозный Малик следил за нами, чтоб не отставали и не чудили. Визуальный ровесник одессита, он втрое превосходил того в плечах и во столько же проигрывал в талии. Смотрел сурово, как орел на цыплят, но столь же отечески-оберегающе. Я сразу полюбил его за немногословность. Все познается в сравнении.
Малик первым остановился у камня, пропустив Шурика и придержав нас.
Возложили.
Помолчали.
— У него здесь отец разбился, — вполголоса пояснил Малик, когда шагали обратно. — Еще года не прошло. Аппарат — вдребезги. И кусочков не собрали похоронить. А под склоном еще самолеты времен войны. И гражданский лайнер — много лет назад. Много чего. Братская могила.
«Ободренных» таким образом, нас провели к опускавшимся под дельтапланы треугольникам, вопреки здравому смыслу именуемым здесь трапециями. И началось. Сначала Тома, в подвеске за Шуриком, за ними — мы.
— Абдула, поджигай! — весело кричал подвешенный Шурик напарнику, готовившемуся со мной к старту во втором аппарате.
Тот ухом не повел. Очевидно, вновь набивший оскомину заезженный диалог. Впрочем, выдал нехотя:
— Я мзды не беру. Мне за державу обидно. Я мзды даю.
Ухх! — натянулась ткань, в лицо ударил воздух, и где-то далеко внизу я увидел малюсенькие машины. И совсем микроскопических людей. И — тишина…
Глава 2
Управлять с помощью задницы — не про дурную голову. Про дельтаплан. Нет, про аппарат — так надо говорить. Местная специфика. Как моряку сказать, что судно плавает, или обозвать какой-нибудь сухогруз кораблем.
Свист ветра в тросах не мешал разговаривать. Но мой пилот давал насладиться безмолвием и иллюзией самостоятельности. И полным единением с небом.
Тишину я нарушил сам.
— Смотри!
Малик увидел и резко повел вбок, настигая Шурика с Томой. Но их аппарат упорно несся к мерцающей воздушной воронке, образовавшейся посреди неба.
Не успели ничего понять. Ниоткуда возникший вихрь обжег лютым холодом, вскружил, перевернул, тут же окатил жаром, словно в костер уронил… и выплюнул. Исчез. Как в видео, когда вдруг кончаются деньги на безлимитке.
А в ушах:
— Мамочкааа-а-а! — тоненький угасаюший визг-вопль Томы, переходящий в инфразвук…
— Ай, шайтан тебя дери! — гортанно-каркающе, совсем рядом…
— Ой, вэй… — снова издалека и снизу, с прибавлением многих непонятных и нескольких понятных, но непечатных слов.
Я решил не выпендриваться. Просто орал. Кстати, ура, орем — значит, живы.
Время полета по вертикали осталось неизвестным. Секунда? Две? Как бы не так. Жизнь! Все небывало насыщенные, как оказалось, годы.
— А дельтаплан?!.. — вырвалось у меня.
Пошло прахом, что называть нужно по-другому. Какая разница, как называть, если он исчез! И… одежда. Все исчезло. Как только что родившиеся, мы с пилотом сверзились в копну колючего сена, ушибив все, что возможно, и немножко друг друга.
Из шевелящегося вороха высунулась бритая наголо голова. Моя рука непроизвольно взлетела, ощупывая родные вихры до плеч. От сердца отлегло. До сих пор Малик всегда был в шлеме, потому и всякие мысли.
— Живой?
— Даже немного здоровый, — просипел я, прокашлялся и добавил нормально: — Где Тома?
— С Шуриком, должно быть. Не бойся. Если что, он поможет.
Как раз этого я боялся.
Обходиться без одежды проблемы не составляло: погода благотворила. Тепло и штиль. Полный. Откуда только взялся тот смерч.
Запах сена бил по мозгам. Копна оказалась невероятной горой, как в высоту, так и вширь. Пришедший на помощь кран «Рука Малика» играючи вызволил меня из осыпавшегося барханчика и водрузил на вершину.
Пилот-инструктор произнес только одно слово:
— Интересно.
Вокруг все было золотым или зеленым, исключая нас: розовых, сидевших в желтом и сером, местами до лежалого гнилостно-черного. Но мы смотрели не на себя. Заваливший долину сеномассив с трех сторон окружал лес. Деревья начинались сразу за полосой кустарника, окаймлявшего нас подковой. На грани видимости торчала какая-то труба или водонапорная башня. Но это все едва достойные упоминания мелочи, поскольку с четвертой стороны горизонт перегородили дымчатые каменные вершины. Горы. Ага. Взявшиеся ниоткуда.
Ни людей, ни машин, ни животных вокруг. На высочайшем из ближних деревьев — флаг на макушке. Одноцветный, но не черный, не зеленый, не красный. Какой-то грязно-серый.
Хм. Местность — незнакомая. Горы. Это у нас-то. Если вспомнить читаное по подобному поводу…
— Малик! — донеслось с другого края гигантского сеновала.
— Шурик, — обрадовался лысый громила и замахал рукой: — Мы здесь!
— Алло, кинь маяк!
— Не видит. Нужно обозначиться.
Огромными охапками Малик принялся подкидывать сено вверх. Сработало. На четвереньках, смешно подбрыкивая на проваливающейся «поверхности», одессит живо карабкался курсом на соломенный гейзер. Словно свинка по трясине — сияя незагорелыми округлостями и при остановках прикрываясь одной рукой, поскольку другая использовалась в качестве третьей точки опоры.