Зина Портнова (Военная проза)
Шрифт:
Вдвоем с Любашей Галька перенесла кота в лукошке на кухоньку и прикрыла сверху мешком, уговаривая его не вылезать.
Теперь ленинградцы и сами старались пореже выходить из дома.
А войска в деревню прибывали. Оккупанты располагались на постой, занимая лучшие избы. В ветхую избу бабушки Фроси немцы, к счастью, больше не заглядывали.
Порой в деревне раздавались выстрелы - солдаты стреляли в собак, охотились за уцелевшими курами. Весь вечер до поздней ночи на дороге урчали тяжелые грузовики, слышалась чужая гортанная речь. Тиликали губные гармошки.
Глава
Прошла неделя, другая... И вот однажды утром, когда семья собралась за столом, Галька, сидевшая у окошка, вдруг скатилась с лавки и бросилась к Зине:
– К нам полицаи идут... Прячь меня. Я боюсь.
– Уже...
– Дядя Ваня побледнел.
– Так я и знал.
– Высокий, широкоплечий, с темными длинными волосами, зачесанными назад, на первый взгляд он казался богатырем, однако впалая грудь и болезненный цвет лица выдавали съедавшую его чахотку. Тетя Ира кинулась было прятаться в кухоньку, но дядя Ваня остановил ее, вскинув свою беспалую руку.
– Бесполезно... От них не спрячешься.
– И, вынув кисет с табаком, стал закуривать.
– Не к нам...
– успокоил всех Ленька, тоже подскочивший к окну.
– Они к Азолиным пошли.
Тетя Ира, тяжело вздохнув, снова присела на лавку у стены.
– Зайдут на обратном пути, - предположил дядя Ваня, нервно затягиваясь цигаркой.
В избе установилось напряженное молчание.
И тут, словно нарочно, на середину избы вылез Ушастик и, усердно облизывая лапу, стал "замывать гостей".
– Это еще что?!
– застонала тетя Ира и вышвырнула кота за дверь.
Через несколько минут, громко топая, заскрипели под тяжелыми шагами половицы в сенях, и в избу ввалились двое полицаев с белыми нарукавными повязками.
– Здравствуйте!.. Гостей не ждете? А мы вот к вам пожаловали... заговорил, видимо, старший из них, лет пятидесяти, темноволосый, с уже тронутыми сединой висками и потому особенно резко выделяющимися смоляными усами на впалом лице.
Другой, помоложе, белобрысый, молча осматривался кругом.
Дядя Ваня освободил место за столом, пересел в угол, рядом с сестрой и Зиной.
– Проводим регистрацию всего населения, всех трудоспособных, - пояснил чернявый, удобно устроившись за столом с тетрадкой и карандашом в руках. Хозяйка дома?
– Он оглядел бабушку.
– Как зовут? Лет сколько?
– Ефросинья Ивановна Яблокова, - ответила бабушка.
– А лет мне со дня рождения восемьдесят шесть...
– И добавила: - Старая уже. Помирать пора.
– Ничего, поживете еще. Семья у вас большая?
– Десять сынков и дочек у меня было...
– Она взглянула на дядю Ваню: Старшенький... А это...
– указала на тетю Иру, - моя младшенькая.
– Точно отвечай!
– грубо прервал ее белобрысый.
– Не приписывай чужих к своему семейству...
– Эх, Чиж, - пожевав губами, с укоризной произнесла бабушка, ничего-то ты не смыслишь, хотя и наш односельчанин. Надел белую повязку, нацепил кобуру, а как был недотепой, так и остался. Кого же я приписываю-то?
Белобрысый, которого бабушка назвала деревенским прозвищем,
Зина удивилась. Бабушка держалась с полицейскими очень свободно, очевидно нисколько не боясь их. А Зина очень боялась. Она впервые так близко видела этих предателей и старалась понять: что же это за люди?
Теперь черноусый полицейский глядел на дядю Ваню.
– Как звать?
– Иван Яблоков, - неохотно пробурчал дядя Ваня.
Полицейский, записав, выжидающе глядел на него.
– Сорок два года...
– добавил дядя Ваня, положив на колени свои изувеченные руки.
Зина не сомневалась, что полицейский спросит, где дядя Ваня потерял пальцы. Но полицейский, только мельком взглянув на его руки, сделал какую-то отметку в своем списке и уже строже спросил:
– Вы же не местный? Откуда прибыли?
– Как же не местный!..
– заспорил дядя Ваня.
– Здесь, в деревне, я родился и вырос...
– Из Ленинграда приехал с дочкой, к матери, на лето. И вот... застрял.
– А где в Ленинграде работали?
– На машиностроительном заводе.
– На Путиловском?
– вдруг переспросил другой полицейский.
Очевидно, кто-нибудь из соседей уже сообщил им.
– Кажется, так раньше назывался, - слегка растерявшись, неохотно признался дядя Ваня.
– Ты говори правду, - предупредил его Чиж, - ежели преждевременно на тот свет не хочешь попасть.
– Я и говорю правду.
– Кто в Ленинграде остался?
– Жена и две дочери-школьницы, - ответил дядя Ваня, тяжело вздохнув и крепче прижимая к себе Любочку.
Записав дядю Ваню, усач полицейский обратился к тете Ире:
– Ваша фамилия, красавица?
– Ирина Езовитова, - заметно волнуясь, ответила тетя Ира.
– Сколько лет?
– Тридцать четыре.
Усач полицейский не зря назвал тетю Иру красавицей. Среднего роста, стройная, со слегка изогнутыми бровями, с длинными густыми темно-русыми волосами, лежавшими волнами на плечах, а теперь небрежно собранными на затылке, она выглядела значительно моложе своих лет и была очень хороша собой. Зина отметила про себя, что тетка умолчала о том, что из Ленинграда она не сразу попала к бабушке в деревню. На вопрос о муже и месте его работы ответила неправду, заявив, что муж беспартийный, остался в Ленинграде и работает бухгалтером в торговой организации.
Года своим детям почему-то немного убавила. Старшему Леньке, сказала, десять, а Нестерке - восемь.
– Смотри говори точно, - предупредил Чиж, подметив, что тетя Ира отвечает не совсем уверенно. Он сидел развалясь, все время курил, ежеминутно сплевывая на пол. Сапоги его воняли дегтем, а от самого разило потом.
Тетя Ира сделала возмущенное лицо, недовольно вздернула покатыми плечами.
"Все же тетя Ира хитрее своего брата", - подумала Зина.
Полицейский, оставив тетю Иру в покое, что-то записал в свою тетрадь. Зина еще более насторожилась. Усач полицейский, прищурив глаза, теперь глядел на нее.