Зина Портнова (Военная проза)
Шрифт:
Вскоре дядя Ваня явился очень встревоженным.
– Оказывается, наша соседка, Нинка Азолина, в комендатуру гестапо поступила.
Все были ошеломлены, и, пожалуй, больше всех Зина. Было просто непостижимо, как это комсомолка Нинка Азолина могла пойти работать на немцев! Синеглазая, разговорчивая Нинка, обладавшая столькими талантами умела и петь, и играть на гитаре, - в которую она, Зина, просто была влюблена, вдруг стала предательницей!
Жизнь в Зуе становилась с каждым днем труднее. Приходилось экономить все. Спать вынуждены были ложиться в сумерках:
– Объедаем мы тебя, - первым вслух высказался дядя Ваня, когда они за обедом хлебали пустые щи.
– Объедаем, а что же делать?
– согласилась с ним тетя Ира и машинально положила на стол кусок хлеба.
Все за столом примолкли, даже ребята.
– Доится еще Белокопытка...
– попыталась утешить их бабушка. Как-нибудь проживем. Бог не без милости.
Сама она, даже не пробуя молока, все отдавала детям. Взрослые сидели на овощах.
Картошка на огороде была рано вырыта и почти наполовину съедена.
Оккупационные власти не торопились с раздачей земли в личное пользование населения. На месте колхозов были созданы общинные хозяйства. Многие в деревне ходили теперь в поле рыть общинную картошку. Рыли осторожно, с оглядкой, поскольку урожай с общинного хозяйства должен был поступать в закрома оккупантов.
После обеда дядя Ваня скомандовал:
– День сегодня погожий, солнечный, айда урожай снимать!
– и, захватив с собой мешок и маленькую лопату, отправился в поле.
– Мы тоже сейчас двинемся, - сказала тетя Ира, разыскивая, во что обуться. Она ушла одна, чтобы не привлекать внимания полицаев, вслед за матерью ушли Ленька и Нестерка.
Зина с Галей отправились в другую сторону.
– Нароем много-много, - мечтала Галька, бодро шагая нога в ногу с Зиной. Со старшей сестрой она готова была идти куда угодно.
Картофельное поле с уже тронутой морозом почерневшей ботвой пестрело многочисленными проплешинами. В этих местах картофель был вырыт, оставались только мелкие кусты. Сестры усердно принялись за работу. Зина маленькими вилами, приподнимая, выворачивала пласт земли с ботвой, а Галька, ползая на коленях, обрывала от ботвы клубни и бросала их в мешок. Но ей это занятие быстро надоело. Она бросала уже лениво, неохотно.
– У меня руки болят, - ныла она.
– Еще немного нароем - и домой, - уговаривала Зина сестренку и вздыхала: - Мелочь одна попадается, крупную до нас собрали.
Они работали рядом с опушкой. Вдруг кустарник зашелестел, и раздался мужской хрипловатый голос:
– Девочка, а девочка!..
Зина испуганно обернулась. Из кустарника выглядывала черноволосая голова в пилотке со звездочкой.
– Не бойся, мы свои. Подойди поближе.
Зина выпрямилась, с вилами в руках нерешительно сделала несколько шагов. В кустах стоял красноармеец в гимнастерке, затянутой ремнем, но без оружия. "Наверное, окруженец", - сразу же определила Зина. К ней подбежала Галька.
– Девчушки! Вдали что за дорога? Куда она ведет?
– На Полоцк, а в другую сторону - на Витебск, - сразу же отозвалась Зина, в то время как Галька, прищурив глаза, с любопытством рассматривала незнакомца.
– Вы кто, дядя?
– робко спросила Галька.
– Не полицай?
– Нет, девчурка, нет, - улыбнувшись, успокоил ее красноармеец.
Зина, вспомнив предостережение дяди Вани о переодетых полицейских, пытливо разглядывала человека в красноармейской форме, совсем еще юного, с измученным, усталым лицом. Из кустарника к ним вышел другой, в такой же форме, но с малиновыми кубиками в петлицах гимнастерки. Этот, заросший рыжеватой бородкой, выглядел постарше.
– Колхозница?
– строго осведомился он и, не дожидаясь ответа, стал расспрашивать, находятся ли в окрестных деревнях немецкие гарнизоны и как можно переправиться через реку, есть ли поблизости лодка или брод.
Зина отвечала уклончиво. Ей очень хотелось помочь красноармейцам, и в то же время возникшее подозрение заставляло отвечать на их вопросы неопределенно, по существу, отмалчиваться.
– Ты что, не местная, приезжая?
– догадался наконец рыжебородый.
Зина, вздохнув, кивнула головой:
– Из Ленинграда мы... Приехали на каникулы и застряли с сестренкой в деревне.
– Значит, приезжая?.. Ты меня не бойся. Я ведь тоже из Ленинграда.
– А где вы там жили?
– встрепенулась Зина.
– Ишь ты какая... Допрашиваешь?
– Военный улыбнулся, и строгое лицо его с заметными рябинками на щеках сразу стало привлекательным, добродушным. Возле Нарвской заставы. Знакомо тебе это место?
– Ой, как же!
– невольно вырвалось у Зины. "Очевидно, говорит правду", - подумала она, успокаиваясь, но все же спросила: - А на площади что стоит?
– Триумфальная арка стоит, да не бойся, девочка. Мы свои. Ты вот что, раз моя землячка-ленинградка, помогла бы нам переправиться через реку. Раненые есть у нас и больные. Помогла бы, а?.. Где лучше и безопаснее, можешь указать?
– Могу, - вспыхнула радостью Зина, сразу уверившись, что перед ней свои. Теперь казалось слишком свойским русское, открытое голубоглазое лицо этого военного с мягким, немного окающим говором.
– Тут кругом немцы, предупредила Зина, воткнув вилы в землю и держа за плечи перед собой прижавшуюся Гальку.
– В Оболи - это станционный поселок - большой гарнизон. К линии железной дороги и к шоссе не выходите - там охрана...
Зина рассказала красноармейцам все, что было ей известно. И условилась, где она вечером будет их ждать.
Когда красноармейцы скрылись в лесу, Галька спросила:
– Будем рыть или пойдем домой?
– Еще немного пороем и пойдем, - ответила Зина, все еще находясь под впечатлением встречи. Было необычайно радостно, что она встретила своих, что воины Красной Армии доверились ей, девчонке, и попросили помощи.
– Ты не вздумай своим подружкам на улице болтать, что мы встретили красноармейцев, предупредила она сестренку.
– Болтают только предатели.