Зита и Гита
Шрифт:
— Ешь лепешки, если тебе не нравится рис, — с досадой в голосе ответила Каушалья.
— А соус карри ты приготовила?
— Нет. Откуда у меня время? Надо сходить в магазин и купить несколько наборов, — отбивалась Каушалья.
— Да, пища невкусна, когда приготовлена твоими руками. Иное дело — Зита, она прекрасно готовит, — продолжал Бадринатх.
— Она сидит два дня взаперти, а ты уже сожалеешь, — дернувшись на стуле, выпалила Каушалья.
Пепло, не доев блюда, поблагодарил, встал из-за стола и мягко, как маленький барс,
Шейла, отодвинув тарелку, капризным голосом спросила:
— Мама, от прачки не принесли лиловое сари, а только голубое. Я хочу пойти в колледж в лиловом, в голубом я уже была.
— В колледже, насколько мне известно, учатся, а не демонстрируют наряды; колледж — не дом моделей, — осторожно съязвил отец.
— Молчи! Когда же еще ей наряжаться, как не сейчас, в эти годы, пока молодая. Пусть покрасуется. Тебе этого не понять! — с раздражением вступилась мать. И тут же, демонстрируя свой житейский опыт и мудрость, приласкала дочь.
— Мама, может, мне сегодня не ходить в колледж? — осторожно спросила Шейла.
— Можно и не пойти, ничего страшного в этом нет, ты у меня способная девочка, наверстаешь. Ну, иди к себе, милая. И распорядись — пусть узнают, когда принесут от прачки лиловое сари.
— Ну что, хорош обед? — обратилась она к супругу. — Все недовольны. А на мне ведь весь дом. Вздохнуть некогда. И никто из вас не ценит мою доброту, мою заботу.
— Может быть, Зита уже оценила твою доброту и заботу? — дипломатично и наводяще поспешил вставить Бадринатх, чтобы перевести разговор в нужное для него русло — о Зите. Уж очень жаль ему было девочку.
— Кстати, отец, сегодня надо вносить деньги за учебу в колледже. Какое сегодня число?
— Первое.
— Первое число?
— Разумеется, моя дорогая, если вчера было тридцать первое, значит, сегодня — первое, — резонно заметил Бадринатх.
Но до Каушальи не доходили эти тонкости юмора, сатиры, иронии и тому подобного.
Она — человек прямой, находчивый, а главное — практичный.
— Так-так, твой адвокатишка должен сегодня принести деньги за Зиту, — вслух рассуждала Каушалья и, обернувшись к уходящему супругу, бросила: — Бадринатх, придет адвокат, а Зита у нас взаперти. Выпусти ее, пусть переоденется и приведет себя в порядок, сари и украшения я сейчас принесу.
Каушалья вынула связку ключей от сейфов и шкафов из серебряной шкатулки, которую хранила далеко от любопытных глаз.
Она открыла большой старинный шкаф, шкаф Лолиты, и достала из него легкое белое сари. Из левого ящика шкафа взяла два браслета и жемчужное ожерелье и все это отнесла к Зите в комнату.
Миновав дамбу, такси выехало на набережную западного побережья.
Гупта был под впечатлением встречи и беседы с Рави, а также продумывал его предложение — предстоящую поездку в Брадж.
Потрогав рукой боковой карман пиджака, Гупта убедился: конверт с деньгами на месте. Он переложил его в портфель.
«Интересно, как там поживает моя подопечная — Зита?» — подумал он.
Отца ее он не знал. Дело по опекунству ему передали в нотариальной конторе.
«Да, не позавидуешь бедной девочке! Алчная тетка житья не дает, сживает со света. А ведь Зита — благородного рода, из касты брахманов».
«Еда, сон, страх и совокупление уподобляют людей скоту; лишь знание возвышает их. Лишенный знания — словно скотина», — вспомнил он слова из упанишад.
Тетка Зиты, простите, действительно скотина…
За автомобильным стеклом пробегали чайные кусты, банановые деревья…
— Вот здесь поворот направо.
— За этой акацией? — угадал шофер.
— Совершено верно. Дальше вон по той пальмовой аллее, вверх, к белому особняку. Да-да, вот так, — корректировал направление Гупта.
Из столовой Зита пошла в свою комнату, грустная и измученная.
Двое суток она пробыла в одиночестве.
Душа ее исстрадалась. Юное сердце, стремящееся к любви, красоте и пониманию, примолкло и как бы уснуло.
По рассказам дяди, бабушки, Раму, Зита знала, что она — наследница дома и что отец ее — брахман. Вполне естественно, что эти обстоятельства придавали ей сил и стойкости: все же она не одна в мире, хоть и оставили ее родители, они не оставили ее совсем одну.
Отец и мать присутствуют повсюду в этом доме, в этом саду, а главное — в ее сердце, в ее душе, и, в конце концов, она — их плоть и кровь…
Зита подошла к зеркалу и оглядела себя. Как и прежде, она была юной и очаровательной.
Очарование женщины преумножают украшения и наряды.
На ее постели лежало белое сари. На табурете, покрытом бархатом, — браслеты и коробочка с ожерельем.
Зита быстро переоделась в тонкое воздушное сари, надела браслеты и долго любовалась жемчужным ожерельем, стоя у зеркала.
Она знала, что ожерелье принадлежало ее матери, а сари припасено для нее родителями, как приданое, но это ведь не единственное сари.
«Вот тетя, жадная и невежественная женщина. Как можно быть такой? Жаль мне и дядю, и бабушку. Они страдают из-за нее. И, конечно, переживают, что тетка и ее дочь так грубо обращаются со мной. Один человек заставляет страдать вокруг себя столько людей. Не будет ей прощения ни здесь, ни там», — подумала про себя Зита.
— Зита! Ты где там? — послышался голос тетки.
— Я здесь, тетя! — приоткрыв двери, ответила Зита и вышла навстречу Каушалье.
Каушалью слегка покачнуло.
Ее, грубую, скандальную женщину, казалось, ничто не может пронять.
Но красота — сила необъяснимая! Она сразила Каушалью.
Перед ней стояла, ни дать, ни взять, богиня Сита — супруга бога Рамы.
Нижняя губа Каушальи отвисла, а глаза на мгновение потеряли зрение. Справившись с собой, Каушалья повелительным тоном госпожи промолвила: