Зита и Гита
Шрифт:
На полном лице тетки всевозможными красками и оттенками отражались все чувства, которые кипели в ее злой и коварной душе.
— Пока нет, — с притворной мягкостью ответила Каушалья.
— Иди и приготовь, поняла? — резко приказала Гита.
— Ага… — покорно произнесла Каушалья.
— Тогда иди! — бросила Гита. — Быстро!
— Я сейчас, сейчас! — с этими словами Каушалья скрылась на кухне.
Глава шестая
Красный диск закатного солнца,
Раму стоял посреди двора. К нему грациозно подошла женщина, несшая на голове кувшин с молоком, и изящным движением передала кувшин старому слуге. Поклонившись и прикрыв часть лица тонким шарфом-чунари, она мягко повернулась и пошла по направлению к воротам. Щиколотки ее ног были обвиты серебряными браслетами, которые мелодично звенели в такт ее шагам.
Гита, постояв еще минуту у балюстрады, вернулась в холл. Так же, как еще недавно Зита, она подошла к большому портрету в золоченой раме.
На нее смотрели два молодых и красивых лица Рао и Лолиты — родителей куда-то исчезнувшей Зиты, и, конечно, ей даже и в голову не приходило, что это и ее родители тоже.
Однако то обстоятельство, что молодая женщина на портрете была очень похожа на нее, удивляло и тревожило Гиту.
Стоя около этого портрета, она испытывала сложное чувство радости, стыда и раскаяния. Ей радостно было видеть эти лица, она любовалась этой счастливой парой, но в то же время ей было стыдно, что она играет роль их «дочери», она раскаивалась в том, что зашла слишком далеко в этой игре, за которую рано или поздно придется платить.
Но сознание того, что она пытается искоренить зло и несправедливость, вынудившие дочь этих благородных родителей сбежать из роскошного дома, успокаивало ее, придавало ей силы.
«Родителям Зиты, может быть, и нравится, что я, пусть временно, но здесь. Я послана высшими силами, чтобы покарать зло и дать возможность восторжествовать справедливости», — мысленно успокоила себя Гита и легкой походкой поднялась наверх.
— Зита, прошу к столу! Ужин готов, — увидев Гиту, как можно ласковее сказала Каушалья.
Вся семья, кроме Индиры, уже собралась за столом, покрытым белой скатертью.
Гита подошла к столу и весело оглядела всех присутствующих.
Пепло в новой голубой футболке, гладко причесанный на пробор, сиял, поглядывая то на старшую сестру Шейлу, то на Гиту.
— Для тебя сегодня постаралась, приготовила все, что ты любишь: рис, пожалуйста, овощи, пожалуйста! Что ты хотела, все на столе есть, — угодливо рассыпалась в любезностях Каушалья и улыбалась так, что ее круглые глаза исчезали в расплывшихся щеках и на их месте образовывались две щели, поблескивающие хитростью.
— Только кушай на здоровье, только кушай! — с фальшивой интонацией в голосе хлопотала тетка, и Гита очень хорошо чувствовала это.
— Пожалуйста, доченька, сядь, и я тоже сяду.
В тот момент, когда Каушалья наклонилась, намереваясь сесть на стул, предназначенный для главы семейства, Гита ловко отодвинула его, и массивный зад тетки, не найдя привычной опоры, глухо стукнулся о мраморный пол, встретив его упорное сопротивление.
— Ох-ох-ох! А…а…а! — раздался ее вопль.
— Зиточка, кажется, пошутила, проказница, — заикаясь, промолвил Бадринатх и бросился на помощь жене.
— Тебе не больно? — спросил он ее и добавил: — Не сердись!
Пепло с трудом сдерживал смех, соблюдая правила этикета, и только его глаза блестели и плясали, как теннисные шарики.
— На детей нам не следует обижаться, им все прощается! — злобно загоготала Каушалья, поднимаясь с помощью подоспевшего мужа.
— Прощается! — вторил ей Бадринатх.
— А-ха-ха! Милая шутка! — продолжала изображать веселье Каушалья.
— Эй! Место твое не здесь, тетя! — пресекла Гита попытку Каушальи вновь взгромоздиться на «главное» место. — Ты не знала? Вот оно! — указала Гита на стул, стоявший по левую руку от Бадринатха. — Садись!
Каушалья, с трудом выжимая из себя веселые нотки, настаивала на своем:
— Прежде, помнится, я всегда сидела на этом стуле.
— А теперь здесь будет сидеть хозяйка, поняла? Иди садись! — строго приказала ей Гита.
— Мне все равно, — сдалась тетка и продолжала, изображая безразличие:
— Могу сюда, могу и туда. Мне лишь бы сесть, а куда — безразлично! Хоть сюда, хоть куда хочешь, мне и здесь нравится, — с этими словами она уже собралась сесть рядом с Бадринатхом, но Гита властно остановила ее:
— Стоп! Подожди меня! — и она быстро поднялась наверх.
— А куда ушла эта дура? — наклонившись к матери, прошептала Шейла.
— Кажется, она у меня дождется! — также тихо ответила та.
Гита вошла в комнату бабушки.
Индира в светло-голубом сари сидела в кресле и читала книгу.
— Бабушка, пойдемте обедать в столовую, где обедают все, вся семья, — сказала Гита, подходя к ней.
— Ах, как я не люблю там обедать, — ласково возразила Индира.
— Как это «не люблю», когда все ждут только тебя?
— Мне сидеть за столом с «этими людьми»?! — строго и гордо возмутилась бабушка.
— Нет! Не ты, а они будут сидеть с тобой! — уточнила Гита. — Поехали!
Через несколько минут все, кто находился в столовой, с изумлением наблюдали, как к обеденному столу приближается кресло-коляска с Индирой, которая хранила строгое выражение лица. За ее спиной шла, улыбаясь, Гита. Положив свои прекрасные руки на спинку кресла, она осторожно подталкивала его вперед. Она подкатила кресло на освободившееся «главное» место у стола. Возникший тут же Раму укрепил кресло более надежно, поставив его на тормоз. По выражению его лица было видно, что он исполняет эту процедуру с большой охотой.