Златоустый шут
Шрифт:
— Дьявольщина! — вполголоса выругался он. — Хорошо, что я успел несколько раз прочитать его. Впрочем, уж лучше ему было сгореть, чем попасться на глаза кому-нибудь, пока я спал.
Эта мысль, однако, насторожила его. Он встал с кресла, взял в руку свечу и, высоко подняв ее над головой, внимательно огляделся по сторонам. Сколь слабым ни был свет свечи и сколь густой ни была тень там, где я прятался, он, однако, сумел каким-то образом заметить что-то показавшееся ему подозрительным возле буфета и, удивленно вскрикнув, сделал шаг в мою сторону.
Я не стал ждать, пока он приблизится ко мне и отрежет путь к отступлению, тем самым лишив меня всякой надежды на спасение. Я решительно поднялся с пола и с безграничной наглостью назвал себя:
— Это всего лишь я, ваше превосходительство, Боккадоро.
Он уставился на меня своими полупьяными глазами, настолько ошеломленный моей дерзостью, что на время, казалось, лишился дара речи.
— Что тебе здесь надо? — наконец спросил он, и в его голосе смешивались недоумение, гнев и угроза.
— Мне захотелось пить, ваше превосходительство, — ловко солгал я. — Мне захотелось пить, и я вспомнил о буфете, в котором у вас хранится вино.
Стоя в шести шагах от меня, он продолжал сверлить меня угрюмым взглядом, словно пытаясь определить, насколько правдивым можно считать мой ответ.
— Если это так, то почему ты прятался? — хитро прищурившись, задал он новый вопрос.
— Одна из свечей на вашем столе упала и разбудила вас, — пояснил я. — Я испугался, что мое присутствие может вас рассердить.
— Ты не подходил к столу? — продолжал он допытываться. — Ты не видел бумагу, которую я держал в руке? О нет, черт побери! На сей раз я не стану рисковать. Ты родился под несчастливой звездой, шут. Даже если ты говоришь чистую правду, ты выбрал неподходящее время, чтобы прийти сюда, и это для тебя плохо кончится.
С этими словами он швырнул свечу на стол и резко выхватил свой кинжал. Помощи ждать было неоткуда — на притаившегося наверху Мариани рассчитывать не стоило. Однако я подумал, что, если, опередив этого пьяного бандита, мне удастся раньше него подняться на галерею, тогда я успею передать письмо Мариани, и моя смерть окажется ненапрасной. Чезаре Борджа отомстит за меня, и мадонне Паоле, по крайней мере, не будет угрожать опасность попасть в грязные лапы Рамиро. Пусть только Мариани доберется до Фаэнцы, и через сутки, не позднее, тело мессера Рамиро дель Орка затрепещет на той жуткой балке, которую он цинично окрестил своим флагштоком.
Странная, неистовая радость охватила все мое существо: как бы то ни было, я сумел перехитрить Рамиро, и он ни на секунду не усомнился, что сгоревшая бумага, пепел которой он обнаружил на своем столе, являлась письмом Вителли. Он опасался, что я прочитал его, но ему даже в голову не пришло, что письмо можно было подменить.
Надо было действовать без промедления, и, прежде чем Рамиро сделал первый шаг ко мне, я уже мчался громадными прыжками по направлению к лестнице. Изрыгая проклятия и тяжело дыша, он устремился вслед за мной, и я немало подивился скорости, которую он сумел развить, несмотря на обилие выпитого и на свои внушительные габариты. Тем не менее расстояние между нами увеличивалось, и я подумал, что если у Мариани хватит присутствия духа дождаться меня возле коридора, нам еще удастся поквитаться с этим злодеем Рамиро, пускай даже мне придется заплатить за это своей жизнью. Увы, моим надеждам не суждено было сбыться. В темноте я опять оступился на лестнице и чуть было не упал. Желая наверстать упущенное, я изо всех сил рванулся дальше, но, не успев толком восстановить утраченное равновесие, споткнулся еще раз и во весь рост растянулся на лестнице. В следующее мгновение я услышал торжествующий рев Рамиро. Его пальцы мертвой хваткой сомкнулись на моей лодыжке, меня грубо потащили вниз, и моя голова прилежно пересчитала все ступеньки, оказавшиеся у нее на пути. Наконец я очутился на покрытом камышом полу, полуоглушенный и каждое мгновение ожидавший смерти, сколь неминуемой, столь же и бесполезной. Рамиро наклонился надо мной и занес кинжал.
— Тебе конец, падаль, — презрительно прохрипел он.
— Пощадите, — еле слышно выдохнул я. — Я ни в чем не виноват.
Он злорадно рассмеялся, не спеша с ударом и продлевая мою агонию ради своего пьяного удовольствия.
— Не забудь попросить Небеса позаботиться о твоей душе, — с издевкой в голосе произнес он.
И тут меня осенило. В это роковое мгновение мне показалось, что у меня еще остается шанс уцелеть, и я ухватился за него, как утопающий хватается за соломинку.
— Пожалейте меня! — взмолился я. — На мне есть нераскаянный смертный грех.
Совсем недавно этот отъявленный злодей хвастливо заявлял, что не боится ни Бога, ни дьявола. Но он явно преувеличивал. Не знаю, вспоминал ли он когда-нибудь Спасителя и первые уроки благочестия, которые получил еще в детстве, — подумать только, даже такое чудовище, как Рамиро дель Орка, когда-то был игравшим на коленях матери младенцем! — однако боязнь вечных мук глубоко укоренилась у него в сердце, так же как и неосознанное благоговение перед церковными канонами. Он мог, не моргнув глазом, швырнуть проявившего неловкость юного пажа в огонь, не испытывал ни малейших угрызений совести, пытая и убивая ни в чем неповинных людей, но даже у такого головореза, как он, не хватило духу отправить на тот свет непримирившегося с Богом грешника. Секунду помедлив, он с явной неохотой опустил руку.
— Где сейчас я найду тебе попа? — недовольно пробрюзжал он. — Крепость Чезены — не монастырь. Хорошо, я подожду, пока ты сам не покаешься в своих согрешениях. Но это все, на что ты можешь рассчитывать. И не мешкай — мне уже давно пора спать. Даю тебе пять минут, чтобы очистить свою совесть.
Итак, мне удалось получить краткую отсрочку, но вместо того, чтобы собраться с мыслями и обратиться с молитвой к Богу, как он советовал мне, я попытался отговорить его от преступного замысла.
— Я жил не слишком праведной жизнью, — горячо возразил я, — и вряд ли протиснусь в рай сквозь столь узкие врата. Мы ведь оба христиане и живем надеждой на спасение. Умоляю вас, не дайте моей бессмертной душе погибнуть в геенне огненной.
Он, казалось, помимо своей воли прислушивался к моим словам, а я тем временем продолжал закреплять достигнутый успех, объясняя свое появление в зале сильной жаждой, которая якобы терзала меня. Конечно, в столь критическую минуту, находясь на волосок от гибели, не следовало ложно клясться, поскольку я рисковал предстать перед Создателем с отягченной еще одним грехом душой, но у меня не оставалось иного выбора. Внимая моей болтовне, Рамиро немного поостыл, но это ничуть не улучшило моего положения, поскольку вместе со спокойствием к нему вернулась его привычная жестокость.
— Может быть, ты и не врешь, — напоследок заявил он, вкладывая кинжал в ножны. — И потом, я ведь обещал, что убью тебя не раньше, чем удостоверюсь в лживости твоего языка. Ночку ты посидишь под стражей, а утром мы обстоятельно допросим тебя.
Искра надежды, затеплившаяся было у меня в груди, погасла, как будто на нее дохнул ледяной порыв ветра. Я сразу понял, что завтра меня будут пытать не столько ради того, чтобы заставить сказать правду, сколько ради развлечения, и только поэтому сейчас меня решили пощадить. Рамиро громко позвал часового, мерная поступь которого доносилась до нас со двора крепости, и тот немедленно появился в зале.