Златоустый шут

Сабатини Рафаэль

Рамиро посмотрел на него таким взглядом, словно хотел живьем проглотить его. Но, как бы там ни было, он не захотел разглашать содержание письма Вителли.

— Если ты уже поужинал, Лампаньяни, — медленно произнес Рамиро, не сводя глаз со своего офицера, — то перед тем, как отправишься спать, иди и займись каким-нибудь полезным делом.

Лампаньяни покраснел до самых корней волос, затем, после недолгого колебания, встал. Он был не робкого десятка, но его вспыльчивость однажды могла сослужить ему плохую службу.

— Прикажете принести вам его шляпу? — с высокомерным презрением осведомился он.

Рамиро не удостоил его ответом, но в его глазах появилось такое выражение, что Лампаньяни еще больше покраснел

и потупил взор. Затем, неловко рассмеявшись, чтобы загладить свое смущение, он, тяжело ступая, вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Их разговор показался мне очень странным; определенно, над ним стоило хорошенько подумать. Но Рамиро не дал мне такой возможности.

— Ты решился, Боккадоро? — прорычал он. — Что ты выбрал: колпак или веревку?

Я поспешил войти в роль, которую мне предстояло играть, и беззаботно ответил ему:

— Если бы я выбрал последнее, — сказал я, подкрепляя свою речь необходимыми для моей былой профессии гримасами, — тогда я был бы достоин первого и оказался бы действительно дураком. Но если я предпочту первое, то умоляю вас не награждать меня последним.

Когда смысл сказанного дошел наконец-то до Рамиро, сообразительностью не превосходившего и теленка, он разразился громовым хохотом и, предвкушая скорое развлечение, велел стражам отпустить меня, а мне — немедленно приступать к делу.

Переодеваясь, я продолжал размышлять над словами Лампаньяни и пришел к достаточно очевидному выводу: в шляпах посланников, прибывавших от синьора Вителли в Чезену, было, вероятно, спрятано другое, секретное послание губернатору. Но стоило ли делать тайну из обычной переписки? Нет, здесь что-то было не так, и реакция Рамиро на неосторожно оброненный Лампаньяни намек только подтверждала мои подозрения.

Мне захотелось попытаться разобраться в этой загадке, однако постоянные понукания Рамиро, проявлявшего все большее нетерпение, мешали мне сосредоточиться. Один из стражников помог мне натянуть на себя пелерину, и я вновь стал Боккадоро, Златоустым Шутом.

Глава XVII

СЕНЕШАЛЬ

В ту ночь я развлекал мессера Рамиро в лучших традициях того, как я делал это в Пезаро, при синьоре Джованни Сфорца, и, думаю, он убедился, что меня не случайно наградили таким прозвищем. Начав с шуток, острот и парадоксов, задевающих то самого Рамиро, то офицера, оставшегося его единственным собутыльником, то кого-либо из слуг или из стражников, я незаметно превратился в рассказчика и изрядно повеселил его безнравственными историями Андреуччо да Перуджа [84] и мессера Джованни Боккаччо. Сейчас я краснею от стыда, вспоминая, каким недостойным человека благородного происхождения способом мне пришлось бороться за свою жизнь, но как иначе я сохранил бы ее ради мадонны Паолы, моего Священного Цветка Айвы?

84

Андреуччо да Перуджа — герой одной из самых известных новелл «Декамерона» (день II, новелла 5).

Я не трогал одного лишь сенешаля Мариани. Он никуда не отлучался со своего поста возле буфета и время от времени, повинуясь приказам мессера Рамиро, подходил к столу, чтобы наполнить его чашу.

Откуда только у старика брались силы, чтобы сохранять внешнюю невозмутимость, удивлялся я. Он был бледен как мел, черты его лица заострились, словно у мертвеца, однако его поступь стала тверже, рука перестала дрожать, и это говорило о том, что он сумел оправиться от потрясения.

Исподтишка наблюдая за ним, я подумал, что на месте Рамиро я бы поостерегся его. Это ледяное спокойствие свидетельствовало о страшно напряженной работе

души, и не возможно было вообразить, какие плоды она принесет. Но губернатор Чезены, казалось, ничего не замечал или не хотел обращать внимания на опасность, которая могла угрожать ему с этой стороны. Скорее всего, он даже испытывал извращенное удовольствие и упивался своей властью, наблюдая за тем, сколь послушным оказался человек, у которого он только что зверски убил сына. Так прошел целый час; по просьбе мессера Рамиро я уже перешел к непристойным стихам о разводе Джованни Сфорца, когда дверь в зал внезапно отворилась и на пороге появился уставший и грязный солдат. При виде его Рамиро испустил торжествующий вопль и вскочил на ноги; я же запнулся на полуслове и похолодел, догадавшись, что это один из всадников, посланный обыскивать окрестности Каттолики.

— Мессер Луканьоло, — объявил вновь прибывший, — отправил меня сообщить вам, что его поиски пока не увенчались успехом. Мы тщательно обшарили каждый куст в радиусе трех лиг к северу и к западу от Каттолики, но, увы, впустую. Однако он продолжает искать и к утру надеется вновь сообщить о результатах вашему превосходительству.

Волна безумной радости захлестнула меня. Если все обстояло так, как сказал этот солдат, то это означало, что они по какой-то причине пропустили дом, где мадонна Паола дожидалась моего возвращения. Что ж, пускай теперь ищут где угодно! Я готов был упасть на колени и воздать хвалу Небесам за чудесное избавление мадонны Паолы от лап этих хищников в человеческом обличье. Рамиро нахмурился в перевел взгляд на меня. По его лицу было видно, что донесение солдата разочаровало его.

— Интересно, — задумчиво произнес он, — сможем ли мы заставить тебя заговорить?

И он красноречиво посмотрел на орудия пыток, находившиеся в дальнем углу комнаты.

— Синьор губернатор! — в страхе вскричал я. — С момента нашей последней встречи вы постоянно намекаете, будто я скрываю некие сведения, интересующие ваше превосходительство. Я не в состоянии даже представить себе, чего вы от меня добиваетесь. Но я могу заверить вас: пытка не заставит меня рассказать о том, чего я не знаю. Если вы не хотите, чтобы я оболгал себя, то и без всякой пытки я готов сообщить вам обо всем без утайки. Я умоляю ваше превосходительство допросить меня и этим рассеять все сомнения.

Наигранная искренность моей речи, казалось, произвела впечатление на Рамиро; по изменившемуся выражению его лица я увидел, что он поверил мне.

— Мне надо знать, что случилось с мадонной Паолой ди Сантафьор, — после секундного колебания сказал он. — Как я уже говорил тебе, ее ошибочно сочли умершей и оставили на ночь в церкви Святого Доминика, откуда ее кто-то похитил. Знаешь ты что-нибудь об этом или нет?

Конечно, врать позорно и ложь является грехом, но что мне оставалось делать в такой ситуации? Каким еще оружием я мог сражаться против этого бандита? Из всякого правила бывают исключения, поэтому я смело ответил ему и постарался, чтобы мой ответ звучал правдиво:

— Я стараюсь никогда не верить слухам. Что же касается истории с похищением, то она кажется мне совершенно невероятной. Не спорю, тело могли украсть — такие случаи иногда бывают, — хотя, следует заметить, совершивший это человек должен отличаться феноменальной смелостью, если решился посягнуть на останки столь знатной особы. Но то, что мадонна Паола была жива — Gesu! — это явный вымысел. Я сам слышал, как врач синьора Филиппо объявил, что она мертва.

— Тем не менее некоторые факты подтверждают то, что ты называешь вымыслом. Помоги мне, Боккадоро, ты не пожалеешь об этом. Задумайся хорошенько: кто мог стащить тело мадонны Паолы из церкви? Не сомневайся, — попытался он подбодрить меня, — я действую в интересах семейства Борджа; тебе ведь хорошо известно, что она должна была войти в него.