Златоустый шут

Сабатини Рафаэль

— Я не знаю, — нетвердо проговорила она. — Но мне очень страшно. Объясните же мне, что все это означает, — взмолилась она.

Обещая все объяснить ей, как только она окажется в менее зловещей обстановке, я буквально потащил ее за собой в ризницу. Там я усадил ее на дубовую скамью и достал из буфета кожаный бурдюк и чашу. Она сказала, что не хочет пить, но я проявил настойчивость.

— Речь идет не о том, чтобы утолить жажду, мадонна, — сказал я. — Вино вас согреет и придаст вам сил. Смелее, мадонна, выпейте.

Она

все же послушалась меня и сделала несколько жадных глотков, после чего ее мертвенно-бледные щеки слегка порозовели.

— Я очень замерзла, Ладдзаро, — пожаловалась она.

Я вновь подошел к шкафу и извлек оттуда одну из черных монашеских ряс, на которые обратил внимание, когда искал вино. Закутавшись в груботканую, но весьма теплую одежду, она, видимо, почувствовала себя уютнее и вновь приступила к расспросам.

— Вы так добры ко мне, Ладдзаро, — неуверенно начала она. — Я была несправедлива к вам… Который сейчас час? — после секундного замешательства добавила она.

Но этот вопрос я оставил без ответа. Я велел ей набраться мужества, чтобы выслушать длинную и жуткую историю, которая, к счастью, благополучно завершилась.

— Но все же, почему я оказалась здесь? — воскликнула она, едва я приступил к повествованию. — Я, должно быть, лежала в обмороке, если ничего не помню, — и тут она сама обо всем догадалась. — Они решили, что я умерла, верно, Ладдзаро? — полуутвердительно, полувопросительно произнесла она, и ее обращенные на меня глаза испуганно расширились.

— Да, мадонна, — твердо ответил я, — вас сочли умершей.

После этого я рассказал ей все, что случилось вчера, умолчав только о том, почему задержался в церкви. Когда я начал говорить о появлении Рамиро и его людей, она вздрогнула, закрыла глаза и открыла их не раньше, чем я замолчал. К своему удивлению, я увидел, что она тихо плачет.

— Значит, вы спасли меня, Ладдзаро? — убитым голосом прошептала она. — О, мой верный Ладдзаро, в трудную минуту вы всегда оказываетесь рядом со мной. Вы в самом деле мой единственный, мой самый верный друг, и вы всегда выручаете меня.

— Вам уже лучше, мадонна? — резко, пожалуй, даже несколько грубовато спросил я ее.

— Да, мне лучше, — ответила она и встала, как будто собираясь проверить свое собственное утверждение, — но от одной мысли о том, что случилось со мной, мне делается дурно.

— В таком случае, посидите и отдохните, — посоветовал я. — Мы отправимся в путь, когда вы почувствуете себя более уверенно.

— Куда же мы пойдем? — поинтересовалась она.

— Конечно, во дворец, к вашему брату.

— Да, разумеется, — без особого энтузиазма согласилась она, словно ожидая услышать иной ответ. — Ведь завтра — это будет завтра, не так ли? — синьор Игнасио приезжает за своей невестой. Он весьма и весьма многим обязан вам, Ладдзаро.

Наступило

неловкое молчание. Я принялся обеспокоенно расхаживать по ризнице. До утра оставалось, наверное, совсем недолго, скоро здесь могли появиться монахи, и наше положение с каждой минутой становилось все более и более опасным.

— Ладдзаро, — негромко произнесла она наконец, — как вы оказались в церкви?

— Я пришел вместе с другими, мадонна, к панихиде, — довольно сдержанно отозвался я, больше всего на свете опасаясь расспросов на эту тему. — Если вы оправились от потрясения, мадонна, то нам лучше уйти отсюда.

— Нет, еще не совсем, — возразила она. — Прежде чем мы покинем церковь, мне бы хотелось разобраться в этой странной истории и кое-что выяснить для себя лично. И потом, разве нам так уж плохо здесь? — с неожиданным кокетством добавила она. — Вот только интересно, что мы скажем святым отцам доминиканцам, если они застанут нас наедине друг с другом в такое время и в таком виде?

От смущения я готов был сквозь землю провалиться. Поистине вломившиеся в церковь Рамиро и его приспешники испугали меня куда меньше, чем этот допрос.

— Так что же задержало вас, когда все ушли? — повторила она.

— Я остался помолиться, мадонна, — отрезал я. — Чем еще можно заниматься в церкви?

— Помолиться за меня, Ладдзаро? — вкрадчиво спросила она.

— Ну конечно, мадонна.

— У вас преданное сердце, Ладдзаро, — негромко проговорила она. — А я была так жестока с вами. Но, мне кажется, вы получили по заслугам за свой обман, скажете нет, Ладдзаро?

— Наверное, я заслужил подобное обращение, мадонна, хотя, возможно, вы были бы более снисходительны ко мне, если бы знали, почему я поступил так, — неосторожно ответил я.

— Если бы я знала? — на секунду задумалась она. — Действительно, я не все понимаю. Даже в том, что случилось сегодня ночью, для меня многое осталось загадочным, несмотря на ваши пространные объяснения. Скажите мне, Ладдзаро, почему вы предположили, что я не умерла?

— Я не предполагал этого, — вырвалось у меня. «О Боже! Что-то будет», — мелькнуло у меня в голове.

— В самом деле? — удивленно воскликнула она, и я наконец-то понял, к чему она клонит. — В таком случае, почему вы решили заглянуть внутрь гроба?

— Вы задаете вопросы, на которые мне трудно дать вам ответ, — едва сдерживая неожиданно нахлынувшее на меня раздражение, сказал я. — Благодарите Бога, мадонна, что все сложилось так, а не иначе, и не спрашивайте себя «почему?».

Она пристально посмотрела на меня, и ее глаза странно заблестели.

— Но должна же я услышать наконец правду, — не отступала она. — Я имею право на это. Ответьте мне: прежде чем мое тело предадут земле, вам захотелось в последний раз взглянуть на меня?