Златовласка (сборник)

Макбейн Эд

В тот день раньше, чем в шесть часов вечера мне домой попасть было не суждено. Включив телевизор, я направился к стенному бару, намереваясь сделать себе двойной мартини — уж слишком длинным мне показался тот день. В то время как я смешивал „Бифитер“ с вермутом, по телевизору начались шестичасовые новости. Мой компаньон Фрэнк говорит, что в Нью-Йорке (мне кажется, что он считает это признаком некой особой утонченности, что ли) каждый день совершается столько преступлений, что газеты и телевидение освещают только самые-самые наикровавейшие из них; там, в Нью-Йорке, для того чтобы твое имя замелькало бы в газетных заголовках, нужно по крайней мере убить полицейского,

или же, орудуя топориком для разделки мяса, вырезать всю свою семью и в придачу к ней еще и соседа, что живет этажом выше. В Калусе тоже время от времени совершаются убийства, но это вовсе не означает того, что все мы настолько устали от подобных сообщений, что не находим в себе сил даже для того, чтобы прореагировать на случившееся; наши местные газеты и телевидение редко когда обходят молчанием даже какое-нибудь непреднамеренное убийство, совершенное из мелкокалиберного оружия. „В Калусе очень легко завладеть вниманием толпы“, — сухо констатирует Фрэнк. Иногда Фрэнк просто выводит меня из себя, но все же он очень хороший юрист, а еще мне кажется, что он мой самый лучший и близкий друг.

И не смотря на все предостережения, о которых Блум рассказал мне раньше, теперь в программе новостей диктор рассказал о имевшем место в городе случае убийства и киднеппинга. То ли убийца уже объявился, то ли с тех пор, как я разговаривал с Блумом в последний раз, стратегические планы у полции успели измениться. Я подумал о том, что возможно Кениг уже побывал в участке, и мне очень хотелось узнать, а не имеет ли он какого-либо отношения к данному заявлению. Я также раздумывал и над тем, какой оказалась реакция Кенига, когда он узнал о том, что произошло с его дочерью. Он показался мне очень непостоянным, а такие люди иногда могут…

Затем мне в голову неожиданно пришла мысль, от которой внутри у меня все похолодело.

Викки написала письмо, в котором, очевидно, она излагала свои планы относительно того, что ее бывший муж должен был взять на себя заботу об их дочери, в том случае, если с ней самой что-нибудь произойдет. Если она в самом деле опасалась кого-то, то уж Кениг-то никак не мог быть этим кем-то; в противном случае, можно было бы подумать, что Викки окончательно выжила из ума, чтобы писать об этом ему же. Но если Кениг „все это время“ хотел получить опекунство над дочерью, как он сам сказал мне об этом во время своего недавнего визита в мою контору, и если он еще раньше знал о том, что в случае своей смерти Викки собиралась доверить ему воспитание дочери…

Зазвонил телефон.

Я почти до верха долил свой бокал, и держа его в руке, направился в спальню. Телефон продолжал настойчиво звонить. За окном, с небольшого заболоченного ручейка, протекавшего неподалеку от моего дома, неожиданно взлетела цапля, — очевидно ее вспугнул этот звук. Я присел на край кровати и, по-прежнему еще держа в руке наполненный бокал, другой рукой я поднял трубку.

— Мистер Хоуп? Это Тони Кениг.

— Да, мистер Кениг. Как у вас дела? — откликнулся я.

— Хорошо, — сказал он, — ну, относительно, конечно. Кажется, что им удалось разузнать еще не слишком много. Они хотят установить у меня дома свою аппаратуру, чтобы проследить, откуда мне будет звонить похититель, если он вообще позвонит. Мистер Хоуп, а вы как думаете, он позвонит? Ведь обычно в подобных случаях они звонят, ведь правда?

— Да, обычно.

— И все же, вы не посмотрели еще для меня то, о чем я вас просил? Знаете, я теперь все время думаю о том, что ее скоро разыщут. Я надеюсь на то, что этот кошмар очень скоро закончится. Элисон очень скоро вернется, вот увидите.

— Я попросил кое-кого в моей конторе заняться этим, и еще я также позвонил в „Хопкинс и Коул“ — это большая фирма в нашем городе, они ведут многие дела, связанные с опекунством.

— И что вам удалось выяснить? А письмо от Викки бует иметь здесь какое-либо значение?

— Но не в отношении опекунства. Как я и предполагал, оно может послужить лишь в качестве свидетельства о ее намерениях, но все же оно не сможет быть принято судом к обязательному исполнению.

— Судом? Разве это делается через суд?

— Я не утверждаю, что это обязательно и необходимо. Но если вдруг найдется кто-нибудь, кто решит оспорить ваше право опекуна… итак, давайте я расскажу вам все как есть. Мистер Кениг, с вами там все в порядке?

— Давайте, продолжайте.

— Фактически, это письмо не имеет никакой юридической силы. А вы случайно не знаете, не оставила ли Викки завещания?

— Очень жаль, но об этом мне ничего не известно. А завещание будет иметь в суде юридическую силу?

— Конечно, это будет в высшей степени убедительно, и оно обязательно будет принято во внимание и учтено, если только вы не будете признаны несостоятельным как родитель. Но даже если Викки умерла, не успев оформить завещание, то вы несомненно все равно должны получить право опеки над своей дочерью. В подавляющем большинстве случаев суд присуждает опекунство, отдавая предпочтение непосредственно кровному родителю, нежели чем, например, бабушке или дедушке со стороны матери ребенка, или, там, скажем, тетке, старшей сестре, или кто там еще может быть… Скажите, а есть ли кто-нибудь, кто мог бы оспорить ваше право на опекунство?

— Конечно. Отец Викки. Двейн Миллер.

— А почему?

— А потому что он просто выживший из ума старый мудак, возомнивший себя пупом земли.

— И что, у него имеются какие-либо основания на то, чтобы оспаривать ваше право?

— Например, какие?

— Может ли он, к примеру, заявить, что вы плохой отец?

— Это просто смешно.

— Или, например, то, что дом ваш не пригоден для того, чтобы воспитывать в нем маленькую девочку?

— Это абсолютный нонсенс.

— Вы платили алименты на Элисон?

— Регулярно, каждый месяц.

— И никогда не забывали это сделать?

— Ни разу.

— За вами числятся какие-нибудь правонарушения?

— Ну там, несколько штрафов за парковку в неустановленном месте… еще один раз был штраф за превышение скорости, это было где-то года три-четыре назад.

— Вы часто виделись с Элисон?

— Не реже одного раза в месяц, и обычно она проводила у меня все лето.

— А Элисон когда-нибудь жила у своего деда?

— Нет.

— Хорошо, мистер Кениг, тогда разрешите мне теперь привести вас несколько решений, вынесенных судом при рассмотрении аналогичных дел: Торрес против Ван Эпоэля, 1957 год, это было здесь, во Флориде: „Кровный родитель имеет право на опекунство“ — кстати, она ведь ваш кровный ребенок, так?

— Что вы имеете в виду?

— Она ведь не была усыновлена? И это не был ребенок от более раннего брака, в котором могла состоять Викки…

— Нет-нет, для нас обоих этот брак был первым. Элисон от меня, это точно.

— О'кей, тогда снова Торрес против Ван Эпоэля: „Кровный родитель имеет право опекунства над его или ее детьми, за исключением тех случаев, когда имеются основания или условия, в которых родитель может быть лишен этого права в интересах благополучия самого ребенка. Данное право родителя является первостепенным“.