Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)
Шрифт:
Он заметил, как в сторону кричавшего татарина полетела со стены стрела. Стрела не задела татарина, и Василько решил, что стрелок или был неискусен, либо только хотел попугать нечестивца. Татарин пригнулся, затем поворотил коня и поскакал к товарищам. Шум на заборалах усилился. Сосед Василька, видимо, не в силах сдержать обуревавших его чувств, опять обратился к нему: «Вишь, не по вкусу пришелся поганому наш гостинец!» Он довольно и заносчиво улыбался, Василько с трудом подавил желание одернуть его. Посадский тут же прокричал в сторону татар бранное слово и еще сильнее
Татары, державшиеся кучно, разъехались, давая товарищу место в своем ряду. Один из них, бывший в шеломе, обернулся и что-то прокричал. Из-за храма Параскевы Пятницы выехал приземистый всадник, за которым как-то безвольно и неловко, то прямо, то боком, бежал человек. Руки его были связаны спереди путами, другой конец которых держал выехавший всадник. Одеяние повязанного против воли останавливало на себе недоуменный взгляд: как может он пребывать на ветру, на морозе, на снегу беспокровен, бос и почти наг. На нем была только одна ветхая, порванная на боку сорочка; ветер надувал и пузырил ее, обнажая наготу полоняника и разметывая его слипшиеся русые кудри; лицо казалось одеревеневшим, густо покрытые инеем брови и жидкая борода делали его похожим на необычное сказочное существо.
Гул на стенах стал стихать.
– Кто это? – нетерпеливо спросил посадский.
– Полоняник, – нехотя ответил Василько.
Ему сделалось опять досадно на шумного соседа и захотелось получше рассмотреть полоняника. Он направился в сторону Владимирской стрельни, с каждым мигом убыстряя шаг из-за боязни, что там, на торгу, сейчас случится очень важное, а он его проглядит. Он сейчас подсознательно видел в этом полонянике свое будущее и желал познать его. И душевное состояние, владевшее Васильком, дружно охватило других осажденных. Их возбужденные и нервные голоса стихли. Василько подошел к толпившейся подле воеводы знати и стал робко в стороне от нее, едва протиснувшись к внешнему краю стены около двух облаченных в брони, с личинами на лицах дружинников.
Он увидел, что тот самый татарин, который ранее подъезжал близко к воротам и был обстрелян, опять замахал руками и стал вопить горожанам, чтобы не стреляли. Затем он нехотя и с опаской, словно был понуждаем, подъехал к Владимирской стрельне, остановил коня чуть подальше от того места, откуда ранее кричал. Изо рта его мохнатого, покрытого инеем коня вырывался густой, быстро растворяющийся пар. Василько пристально вгляделся в татарина, который был первым вестником давно пугавшего воинства и потому невольно занимал.
Василько ожидал увидеть непривычный и неприятный облик, но, к своему удивлению, ничего необычного в нем не обнаружил. Его продолговатое лицо с дужкой усов кого-то напоминало. Василько решил, что этот татарин не есть посланник из далеких порождающих ненасытных и жутких ворогов земель, а напоминает ему хорошо знакомых болгар. «Да это – толмач болгарский!» – догадался он и затосковал от того, что татары, задумав положить русскую землю пусту, подготовились изрядно: отобрали среди униженных и полоненных народов и толмачей, и проводников, и, наверное, ратников.
Он понял, что приход татар не есть легкомысленный и стремительный набег ради пожитков; еще теплившаяся в душе призрачная надежда, что вороги убоятся задуманного и поворотят прочь при виде высоких стен, глубоких рвов и крутых валов Москвы, ощутив невозможность прокормить ратников и коней в лесистом холодном и заснеженном краю, осознав необъятность земли, которую они пожелали покорить, оказалась призрачной.
Василько сейчас не только в который раз подумал о близкой погибели, но впервые утвердился в том, что татары сядут на родной земле надолго и прочно.
К толмачу приехал другой татарин, тянувший за собой повязанного полоняника. Лицо недруга показалось таким широким и плоским, что Василько вспомнил полную луну на ночном небе. Очи татарина почти не были заметны, будто вместо них были две широкие и узкие прорези.
Татарин держал себя удручающе свысока, как бы давая понять осажденным, что не только не боится их, но даже презирает за худую и тесную жизнь в лесах, за слабоумие и податливость, а также за нерадивость и малодушие их правителей. Он не обращал внимания на полоняника, горделиво посматривал на стены.
Полоняник же встал чуть в стороне и сзади татарина, съежившись и низко наклонив голову, будто стыдился своей наготы и посрамления. Его лицо и высокая угловатая фигура показались Васильку знакомыми. Он внимательно всмотрелся в него, мучительно напрягая память и пытаясь опознать, как его слух резанул голос Воробья.
– Мирослав! Мирослав! – кричал Воробей так, словно своим криком силился поставить вокруг сына незримую и плотную стену, способную обогреть и защитить его.
На пряслах зашумели. Василько посмотрел туда, откуда раздавался голос Воробья, но не увидел закрытого людьми боярина.
– Мирослав!.. Сын! – еще раз крикнул Воробей. – Да что же это? – недоумевающе и с надрывом добавил он.
Татарин, который держал за путы Мирослава, обнажил саблю и повернулся к полонянику. Мирослав поднял лицо и посмотрел на татарина. Васильку показалось, что Мирослав и татарин смотрели друг на друга нестерпимо долго. Он ощутил себя на месте несчастного, и по его спине пробежал сковывающий озноб. Мирослав поднял вверх связанные руки так, что его локти оказались на уровне лица, а кулаки закрывали голову.
– Сейчас зарубит! – мрачно и уверенно произнес стоявший рядом с Васильком дружинник.
– Мирослав, сын! – уже хрипел неподалеку Воробей.
Татарин привстал в седле и, перевесившись в сторону полоняника, взмахнул саблей. Крики негодования и изумления пронеслись по стене.
– Миро!.. – возопил Воробей и резко осекся.
Дружинник, напророчивший гибель Мирослава, выругался, оттолкнул Василька и со словами: «Я им сейчас, псам!» вскинул лук. В татар роем полетели стрелы. Они уже мчались по торгу прочь от ворот. В круп коня, на котором восседал зарубивший Мирослава татарин, попала стрела. Конь замедлил бег, взбрыкнул. Татарин зло и отчаянно принялся его хлестать, конь, повинясь наказу, вынес седока за храм.