Злая Москва. От Юрия Долгорукого до Батыева нашествия (сборник)
Шрифт:
Он посмотрел туда, где между сторожевой избой и городской стеной лежала застреленная молодица. Зарево костра красило ее вытянутое, наполовину покрытое рогожей тело. Василька удивило, что женка лежала в одной сорочке, и неприятно поразило, как пугающе назойливо смотрелись ее оголенные, чуть раздвинутые ступни. Старая мать уже не причитала над дочерью, не бросалась с распростертыми руками ей на грудь, а сидела, сгорбившись, так неестественно неподвижно, что казалось, она за тяжкой кручиной не заметила, как замерзла.
– Как бы не быть беде: осерчали крестьяне, – пробубнил над ухом Дрон.
– От
– Пожалей христиан, измаялись они, – услышал Василько голос чернеца. Его просьба развеяла последние сомнения.
– Пошли! – решительно сказал Василько.
Вот он, наглухо огороженный двор Тарокана. Крепок и высок его тын, заперты ворота. По тому, как намело подле них сугробов, видно: давно не открывали их массивные створы. Осада не для всех злая мачеха – кто нужду терпит, видит горе, грудь татарским стрелам подставляет, а кто притих за дубовым частоколом и дрожит, забившись в дальний угол теплой горницы, жрет и пьет без меры, дабы не обезуметь от страха, а затем, осатаневший от такого сидения, опухший и опротивевший сам себе до ненависти, укладывается почивать на мягкие постели.
Двор купца Тарокана Василько приметил, как только в осаду сели, и повелел Пургасу кланяться купцу, просить приюта на время сидения для немощных и малых крестьян. Только Пургаса на двор не впустили, а величали брехом, собаками пугали. Василько, услышав от холопа, какую честь ему оказали люди Тарокана, ничего не сказал. Не до того молодцу было.
Тогда он еще побаивался богатого Тарокана, который даже князьям серебро в рост давал; теперь тоже побаивается, но после прихода татар, дружного ропота крестьян намерен поквитаться за унижение. Ведь с крестьянами ему стену держать, посылать их под стрелы.
Нужно было брать подворье Тарокана приступом. Василько зло стукнул кулаком в ворота и разудало крикнул:
– Навались, ребята! Вышибай начисто ворота!
Он отошел в сторону и не столько наблюдал за тем, как торопливо крестьяне бьют толстым бревном туда, где соприкасались собранные из широких и тяжелых досок полотнища, сколько посматривал на икону, висевшую под двускатной крышей ворот. В темноте едва различал на ней образ Спасителя, державшего в одной руке раскрытую книгу – поднятый палец другой руки как бы угрожал Васильку. Странное дело, но эта застывшая опушенная внизу снежком икона не вызывала сейчас у Василька предчувствия скорой божественной кары.
Створы ворот подались вовнутрь и с треском распахнулись. Во двор пугающе упрямо и молчаливо побежали крестьяне. Он показался безлюдным, в глубине его темнели высокие хоромы с резным крыльцом…
Двор и хоромы Тарокана были взяты крестьянами легко и быстро. Долго искали купца. Уже было отчаялись его найти, как один отрок, первенец Павши, обнаружил в погребе тайный лаз. Он убоялся лезть в него в одиночку и позвал отца и Пургаса. Втроем они проверили лаз и нашли в нем Тарокана, да не одного, а с какой-то молодицей. Из дворовых купца никто не оказал сопротивления. Одно удручало Василька: поднялся шум велик, всполошились осажденные, к Тайницкой набежали посадские, которые стерегли Угловую стрельню.
Татар подле Тайницкой посадские не встретили, зато обнаружили раскрытые настежь ворота подворья Тарокана и устремились к богатым хоромам, кто любопытства ради, а кто – почуяв легкую наживу. Крестьяне, считавшие двор купца своей добычей, набросились на посадских. Вспыхнула злая перебранка. Василько вместе с чернецом, Пургасом, Дроном и Павшей едва смогли успокоить людей. Незваных гостей выбили за ворота, и крестьяне почувствовали себя хозяевами на красном и богатом подворье. Они радовались как чада, все ходили ватагами по натопленным горницам и светлицам и дивились, видя многие богатства, красоту и чистоту.
Василько же познал срам. Он стоял на крыльце, подле которого двое крестьян слушали Карпа.
– А в горницах лари стоят позолоченные, а стены-то как чудно расписаны, а косящатые окна разноцветной слюдой забраны, и светильники позолочены! – взахлеб восторженно рассказывал Карп.
– Так уж и позолочены? Да неужто эти хоромы богаче, чем у нашего господина? – спросили крестьяне Карпа.
Карп презрительно фыркнул:
– Нашли с чем сравнить! Да как мерин ратайный от боевого коня разнится, так и хоромы Василька от терема Тарокана! Вы сами о том узнаете. Чего встали? Путь в терем никому не заказан.
– Боязно, – тихо вымолвил один из крестьян.
Василько поспешил незаметно удалиться в хоромы. Его терзали обида и досада: «Ведь для них же старался, а Карп еще насмехается. Ведь мог же я приукрасить свои хоромишки».
В хоромах властвовал Дрон. Он собирал праздно гуляющих по горницам крестьян и наказывал им готовить покои к прожительству детей, женок и стариков. Мимо Василька то проносили лавки из одной горницу в другую, то протащили угловатый дубовый стол, то прошел Копыто, прижав к груди меховое одеяло. Со стороны входной лестницы слышался повелительный голос Дрона:
– В эту палату поместим матерей с малыми чадами, здесь потеплее им будет.
Василько хмурился. Пугала неминуемая расправа за самоуправство. Раздражало, что крестьяне не привечают его, как надобно, и Дрон в его присутствии по-хозяйски распоряжается в горницах. Он ощущал себя лишним среди этого дивного богатства. Чтобы крестьяне образумились и поняли, что и в этих хоромах он остается для них господином, Василько решил погнать их на прясло.
Он увидел Пургаса. Холоп шел навстречу и мечтательно улыбался. Заметив господина, поспешно согнал улыбку, на его лице обозначился испуг, словно то, о чем он только что думал, касалось Василька.
– Скажи Дрону, чтобы шел с крестьянами на стену! Да гони женок и стариков из сторожевой избы в терем! – наказал Василько, подивившись беспричинному испугу холопа.
Едва Пургас удалился, как Василька окликнули. Он повернулся на зов. Перед ним стоял Савва.
– Савва! – изумился Василько, поймав себя на мысли, что не испытывает радости от встречи с родственником, а только сковывающую неловкость.
– Я тебя по всему граду ищу, – сообщил Савва.
– Я… вот, здесь… – запинаясь, сказал Василько. Он заметил, что Савва со времени их последней встречи постарел, стал суше и будто ниже ростом. – Пойдем, посидим; давно не виделись, – предложил Василько, чтобы не быть на виду крестьян.