Зло вчерашнего дня
Шрифт:
— Да вы шо, Людмила Викентьевна, — оторопел Василий. Доброе круглое и слегка грубоватое лицо его внезапно стало багровым. — Как вам такое могло в голову прийти? Може, трошки на солнце перегрелись? Все-таки умная взрослая женщина, хозяйка большого дома, а ведете себя, как дитя… Даже не знаю, шо сказать. Голову свернул…
— Вы оба уволены. С понедельника, — жестко сказала Люся и, разволновавшись, зачем-то срезала самую лучшую розу. Немножко подержала в руке и, не зная, куда деть, вручила Лине. А Василию и подоспевшей Олесе объявила ледяным тоном: — Даю вам время до понедельника — собрать вещи и найти новое место. За неделю подыщу вам замену. А пока — сами справимся. Народу хватает, кое-кому из родственничков не помешает поработать: и в доме, и на
— Э-эх, Людмила Викентьевна, а я вас человеком считал… Че-ло-ве-ком! А вы… Вон вы как… Вам, как и всем подмосковным буржуям, — лишь бы нас, простых людей, в грязь втоптать… — только и смог выговорить Василий. Он взглянул с укором на хозяйку, швырнул на траву резиновые перчатки, лопату и, резко развернувшись, зашагал к дому. Глядя на его усталую согнутую спину и опущенные плечи, Лина почувствовала внезапный укол совести.
— Зря ты так, Люся, — сказала она. — Зачем хороших людей обидела? Давай рассуждать спокойно. Я все-таки музыкант и привыкла играть по нотам. До — это до, а ля — это ля. Когда поют мимо нот, человеку с музыкальным слухом это режет ухо. Ну, не могли Василий и Олеся сознательно все подстроить. Для чего им это? Вы же хорошо им платили. Олеся и Василий регулярно отправляли детям в Приднестровье деньги. Условия их проживания здесь были такими, что многие москвичи позавидовали бы. На свежем воздухе, в сорока минутах езды от столицы, в отдельной пристройке.
В доме — все удобства. Они дорожили работой. Место у хороших хозяев в наше время найти не так-то просто. И вообще, чтобы решиться на такое — что за изощренный ум надо иметь? И какую больную психику! Опасные шутки. Особенно для гостей Московской области с временной регистрацией. Нет, чушь это все! Наверное, у тебя, Люсенька, просто сдали нервы.
В ответ Люся испепелила подругу таким взглядом, что Лина поняла: теперь она ни за что не уступит. Так птица, охраняя гнездо, отгоняет от него всех подряд — и опасных хищников, и безобидных зверюшек.
Люся махнула рукой, подняла лопату, надела перчатки, брошенные Василием, принялась ожесточенно выкапывать розу, обещанную доктору.
Вскоре и сам Петр Павлович вышел из дома. Он вручил Люсе рецепты, а она ему — маленький розовый куст с корневищем, аккуратно закутанным в газету.
— Люсь, а это что еще за добрый доктор Айболит? — спросила Лина как можно равнодушней, когда врач вышел за калитку. Не в первый раз его в деревне вижу.
— А, Петр Павлович! — Мрачное лицо подруги осветила слабая улыбка. — Это наш сосед! Хирург районной больницы. Кстати, добрейшей души человек. А какой профессионал! Познакомились, когда мы с Гариком пытались Дениску в больнице навестить. Помнишь, Дэн тогда сбежал, не долечившись? Ну вот, а Петр Павлович оказался его палатным врачом. Мы тогда в больницу с Гариком приехали. Я смотрю: был больной Тараканов — и нету. Ну, ты меня знаешь: за своих придушу кого угодно. Вот и принялась, как истеричка, скандалить. Ну а Петр как-то очень быстро нашел нужные слова. В общем, настоящий доктор, умеет успокоить. Оказалось — наш сосед, живет с матерью — вон в том зеленом домишке на пригорке. Работает, как зверь. Иногда сутками дома не бывает. То на скорой подрабатывает, то в больнице дежурит. Оставил, бедолага, квартиру бывшей жене, а сам изо всех сил пытается как-то обустроить материнскую хибару, чтобы жить с городскими удобствами. Но знаешь, какая у врачей зарплата и сколько нынче все стоит? Эх, надо было, чтобы он и тебе давление померил. Что-то мне твой вид сегодня не нравится. Между прочим, Петр Павлович тоже сказал, что ты какая-то бледная, измученная. — Люся пристально взглянула на Лину. Но та только отмахнулась.
«Все мои проблемы гроша ломаного не стоят в сравнении с тем, что творится на душе у Люси», — подумала она и предложила:
— А давай-ка я тебе летний пирожок испеку?
— Чтобы вместо одного «икса» в размере сразу два появилось? — проворчала Люся. Однако, секунду подумав,
— Ну ладно, «ягода-малина нас к себе манила»!
И Лина, надев видавшую виды соломенную шляпу и повесив на шею пластмассовое ведерко, отправилась в сад.
В беседке возле малинника Ангелина услышала знакомые голоса.
— Вот видишь, сын мой, — говорил вкрадчивым голосом Михаил Соломонович, обращаясь к кому-то невидимому, — благодать оставила твой дом. А все почему? Жадность! Она, сын мой, мать всех пороков. Не захотел дать денег на храм, Господь и разгневался.
— Прекрати на меня давить и называть «сын мой»! — истошно возопил голос, принадлежавший Викентию Модестовичу. — Надоел ты мне, Мишка, своими пропагандистскими штучками. Я не сын твой, а однокашник, что, согласись, совсем не одно и то же. И как ловко ты, мерзавец, подвел разговор к главному — к отъему денег: «Бог наказывает за жадность!» Помню, в конце семидесятых так же прорабатывал меня секретарь парткома. Мол, не вступаю в партию, потому что не хочу часть зарплаты отдавать на партийные взносы. Ну, не хотел, это правда. И ведь прав оказался! Где теперь та всесильная партия? Ушла под воду. Как Атлантида. Мне-то хотя бы не пришлось потом каяться, жечь партийный билет перед телекамерами, как некоторым нашим деятелям культуры, отплевываться, намекать, что слышу запах серы…
А теперь — власть переменилась. Нынче ты просишь денег на храм. А вдруг завтра наука докажет, что Бога нет?
— Не дождешься! — запальчиво возразил Михаил Соломонович.
— А где доказательства, что я должен вкладываться во второе пришествие, словно в победу коммунизма, спрашиваю тебя?
— Да весь этот Божий мир — и есть главное доказательство его существования! — воскликнул Михаил Соломонович и широко обвел рукой вокруг. — Если даже допустить, что все само собой появилось, то почему тогда каждый цветок и каждое дерево так гармоничны и прекрасны?
— Михаил Соломонович, можно вас на минуточку? — раздался с веранды слабый голос Гарика.
Гость, извинившись, покинул беседку и исчез в доме.
— У меня к вам просьба, — прошептал Гарик, жестом приглашая Михаила Соломоновича присесть на диван.
— Внимательно слушаю, — наклонился к нему вошедший, поняв, что разговор пойдет серьезный и конфиденциальный. — Ты, наверное, хочешь, чтобы я осмотрел тебя? Мол, два врача — надежнее: целый консилиум.
— Да нет, никакой другой врач мне не нужен. Петр Павлович — доктор толковый. Я о другом. Вот, возьмите. — Гарик протянул пухлый белый конверт.
— Что это? — удивился Михаил Соломонович, однако, помедлив секунду, спрятал конверт в щеголеватый портфель.
— Мое пожертвование на храм, — тихо сказал Гарик. — И еще, — добавил он шепотом, — попросите, пожалуйста, настоятеля вашего храма как можно скорее приехать сюда и освятить дом и участок.
— Что-то случилось? — насторожился Михаил Соломонович. — Ты, Гарик, вроде никогда не был набожным. Как говорится, яблоко от яблони…
— Случилось, — вздохнул Гарик. — В последнее время у нас здесь творится что-то нехорошее. Я, хоть и потомственный безбожник, чую запах серы…
— Дьявол? — с интересом исследователя спросил гость, подсаживаясь ближе. — Ты можешь толком рассказать, почему ты так решил, сын мой?
— Да нечего рассказывать, — пожал плечами Гарик. — Так, ерунда какая-то в голову лезет. Бабьи бредни. Сначала Люськин муж. Потом сестра, а теперь вот я… И все — ближайшие родственники. За Катьку страшно. Да и за Стасика. И за отца. Вряд ли смогу объяснить это логически, но в доме происходит что-то очень нехорошее. Я, конечно, не верю в привидения, как Валерия, и все-таки… Словно какая-то темная сила испытывает нас на прочность. Чем мы заслужили такое — ума не приложу.