Зло вчерашнего дня
Шрифт:
— Встанешь на ноги — сходи в церковь, покайся, поставь свечку, — предложил Михаил Соломонович. — Ая… Постараюсь выполнить твою просьбу. — Гость, пожав Гарику руку, вышел в сад.
— Кстати, а где та достойная пожилая женщина, с которой ты знакомил меня в прошлый раз? — поинтересовался Михаил Соломонович у «друга Викеши», поджидавшего на скамейке. Жизнелюбу Михаилу Соломоновичу сделались в тягость все эти печальные события и мрачные домыслы, захотелось подзарядиться энергией неистовой старушки.
— А, ты про Марианну? — Патриарх с досадой махнул рукой. — Да звонила она, звонила! Сказала, что не приедет. Кто бы сомневался! Разве ей до нас, скучных стариков? Человеков в футляре? Наша огненная валькирия снова при деле: организует пикет в сквере на городском бульваре. Ей уже борьбы с булочной и битвы за цены на лекарства мало. А в том сквере, видите ли, собираются спилить какой-то престарелый, как мы с тобой, дуб. Он небось сам давно прогнил и вот-вот рухнет на головы горожан. В общем, нашла очередной «вишневый сад» и борется за него с беспощадным временем.
— Удивительная женщина! Просто Жанна д_к наших дней! — восхитился Михаил Соломонович. — Не идет за толпой, а зовет ее за собой. Вся ее жизнь — вечный вызов властям в мире пошлости и чистогана. Она, не сомневаюсь, и с инквизицией в дискуссию вступила бы, как Жанна.
— Ну, знаешь… Сравнить пенсионерку с Пречистенки с Орлеанской девой… Это уже слишком! — усмехнулся Викентий и снисходительно похлопал приятеля по плечу.
Однако Михаил Соломонович сделал вид, что не заметил иронии. Он думал о чем-то своем и не был настроен спорить. Гость простился с обитателями усадьбы и, насвистывая Брамса, неспешно двинул к калитке.
— Постойте! — внезапно окликнула его Лина. — Михаил Соломонович, подождите меня, пожалуйста!
«М-да, день, кажется, удался. Неужели она тоже хочет дать денег на ремонт храма?» — с надеждой подумал Михаил Соломонович, тормозя возле беседки. Деньги он всегда принимал снисходительно, словно делал жертвователю одолжение. Тогда и жертвователь не считал свою лепту чрезмерной, а, наоборот, стеснялся ее малости.
— Михаил Соломонович, вы моя последняя надежда, мне не к кому больше обратиться, — тихо сказала Лина.
— Слушаю вас, матушка, — проговорил Михаил Соломонович слегка разочарованно.
— У вас в храме, наверное, есть богатые прихожане? — после неловкой паузы решилась спросить Лина.
— У Господа все равны, — уточнил церковный староста. — Между прочим, церковь — самая демократичная организация в нашей стране. Она принимает всех — и бедных, и богатых, и больных, и здоровых.
— И все-таки… — не отступала Лина.
— Разумеется, у нас есть разные прихожане. В том числе и небедные, — осторожно уточнил Михаил Соломонович.
— А можно к ним обратиться с просьбой?… О помощи? — наконец выдавила из себя Лина заветный вопрос. И, стараясь не отвлекаться на эмоции и ненужные подробности, рассказала Михаилу Соломоновичу про «Веселых утят» и их невеселые проблемы.
— Видишь ли, матушка, — заговорил Михаил Соломонович, осторожно подбирая слова, — не согрешив, больших денег не заработаешь. Потому-то богатые люди так не любят делиться. Когда душа запродана, как говорится, оптом, отбирать ее назад по кусочкам, понятное дело, не имеет смысла. Неделю назад я уже исчерпал лимит благородства богатых господ. Не без труда выпросил у них немного денег на ремонт храма. Боюсь, счет из вашей детской студии в ту символическую сумму, какую они обычно выделяют на спасение души, не впишется. Впрочем, если представится подходящий случай… похлопочу о вашем деле, — поспешно пообещал собеседник, чтобы предотвратить дальнейшие уговоры и женские всхлипы.
И, церемонно приподняв соломенную шляпу, простился с назойливой просительницей и быстрым шагом отправился на станцию.
За суетой последних дней Лина как-то совсем позабыла про молодых влюбленных. А тут, плюхнувшись на скамейку под лиственницей, внезапно вспомнила о «боттичеллиевской» девушке с ясными глазами и волной золотистых волос.
«Наверное, Серафима уже покинула этот дом, — с грустью подумала она, — веселому ангелу не место там, где с немолодыми и неловкими людьми вечно происходит что-то неприятное, нелепое, омрачающее юную радость и оптимизм».
Но чьи-то прохладные ладони шаловливо закрыли ее глаза.
— Как хорошо, что вы вернулись! — внезапно защебетал звонкий девичий голос. Лина вздрогнула и обернулась. На нее, лучезарно улыбаясь, смотрела Серафима. В руке у девушки был мобильник, с которым она, похоже, не расставалась никогда. «Дивное видение» попросило жалобным голоском: — Останьтесь, пожалуйста, Ангелина Викторовна! А то Викентий Модестович совсем захандрил. С утра жаловался, все разъехались. И Валерия, и Марианна Лаврентьевна — у них даже в такую жару нашлись в городе дела поважнее, чем беседовать со стариком. А вы видите: без своих дам Викентий Модестович скучает — так же, как без острой кавказской кухни и видеокамеры.
— Мне кажется, что кроме вас, Серафима, ему теперь никто не нужен, — пожала плечами Лина.
— Что вы! Викентию Модестовичу постоянно требуется благодарная публика — зрители и слушатели. Как всякому творческому человеку, — рассудительно сказала Серафима. — В этом доме все от него отмахиваются. А ведь он такой, такой… Такой необыкновенный человек!
— Господи, уж не влюбилась ли ты в нашего патриарха? — оторопела Лина, на правах старшей переходя на «ты».
— Что вы, — обиделась девушка, — это совсем-совсем другое… Восхищение, обожание, благодарность… Вообще мне в этом доме живется как-то непривычно уютно и спокойно. Здесь столько умных и надежных мужчин, а меня мама одна воспитывала… Вот и Викентий Модестович — он же мне как старший друг, как учитель…
— Что ж, он интересный собеседник, — согласилась Лина.
— Ну конечно, он необычный, талантливый, образованный человек. Я очень уважаю его. А люблю я… Стасика. И вообще, он мой парень, вы же знаете.
— Стасик от тебя без ума, можешь не волноваться, да и все остальные в этом доме тоже, — улыбнулась Лина.
— Ой, хорошо, что мы с вами вспомнили про Стасика, он же меня давно возле калитки ждет! — спохватилась Серафима. — Я еще полчаса назад обещала рвануть с ним в лес на велике!