Зло
Шрифт:
— А, вспомнил? И сразу решил со всем покончить? Значит, прав был я, когда тебя в расход хотел пустить. Из — за какой — то интрижки начал ныть…
— Интрижка? Да откуда тебе знать, что у нас было? Тебе не понять. Ты же урод бессердечный. У тебя в жилах уран ядовитый, который отравляет все вокруг!
— О да! Откуда же мне это знать, я же не жил, я ничего такого не видел! Хочешь, расскажу тебе все, как бы оно было на самом деле, а не в твоих сопливых фантазиях? — Айзек поднял указательный палец и почти тыкал им Киллиану в лицо. — Даже если бы на Топаз не напали, и она осталась бы жива… Ты ведь в курсе, что это не я ее убил, да?.. Ты куда подавал документы? Где хотел служить? Ты себе это как представлял? Представлял, что ты будешь прилетать раз в год на белом космолете, а она тебя ждать и цветочки разводит, когда ее молодость проходит. Прошел бы год, она бы стерпела. Прошло бы два, и она задумалась бы. Посмотрела бы на парня с соседской фермы,
— Ты ничего не знаешь, ничего!! Какого хрена ты забрал у меня память о ней? Это — единственное, что у мне осталось! Зачем ты вычеркнул ее из моей памяти?!
— Знаешь, вот затем, чтобы не было всей этой слезливой херни. На дредноуте мне нужен был мемор и, хотел ты этого или нет, ты им стал. Зачем тебе эта память? Чтобы сидеть, как маленькая девочка в уголочке, и слёзки лить? Может, ещё дневничок розовый завести?
Киллиан сцепил зубы и почти уткнулся лбом в переносицу Райберга:
— Откуда тебе знать? Тебе — то никто не дорог! — Он перешел на крик.
— Оттуда?! — Эпос схватил Киллиан за шиворот и подтянул к своей руке. Под задранным рукавом рубашки виднелся небольшой шрам, тот самый, на который Киллиан не так давно обратил внимание. — Это — тоже память. Это — тоже что — то значит. Но я не знаю, что. Либерти что — то говорила мне, а я не знал, о чем она, потому что не хотел… потому что не хочу помнить. Прошлое, оно тянет назад, оно, как воздух в атмосфере, мешает полету. Грозит сжечь. Не надо за него цепляться, что бы там ни было. Нужно идти вперёд.
Слова Эпоса пошатнули решительность Сивара, но он не отступил:
— Двигаться ради чего? Служить не поймешь кому, не поймёшь чьей воле? Зачем ты спасаешь людей? Чтобы человечество медленно загнивало в своем дерьме, в которые ты же его и окунул? Ради чего бороться? Чтобы эти женщины продолжали торговать своими детьми, надеясь, что их ждёт не та доля, на которую ты всех здесь обрёк. Как тебе живётся с этим? Что ты выслужил за смерть почти целой системы?
Айзек без замаха ударил скалящегося Киллиана по лицу. Мемор рухнул на кровать, забрызгав черную простыню кровью.
— Да что ты знаешь, щенок, обо всем этом, ты был там? Ты был на моём месте? Я вот на твоём был. Бесконечно долгие перелеты полные одиночества и черных мыслей, и целый арсенал, как приманка, как маяк для смерти. Ты думаешь, я не сидел вот так же на кроватке с дулом у виска? Сколько раз я ее искал, эту дряхлую суку с косой. Хотел, чтобы поквиталась со мной за содеянное, но, видимо, я для чего — то ещё нужен. Ты жил в то время, когда стоял вопрос: мы или они? Ты жил, когда нам приходилось жечь целые планеты чужих из — за того, что они представляли собой потенциальную… ты слышишь? потенциальную угрозу. Ты был там со мной? На борту Вергилия, когда мне дали вирус. Был?.. Он был идеален — само совершенство. Ни скафандры полной защиты, ни полная герметизация отсеков ему были не страшны. Он просачивался прямо сквозь перегородки, стоило сбросить магнитные оковы. Непревзойденное орудие убийства. Он бы выкосил всю систему целиком. И никто бы не спасся. И его должен был использовать я. Ты понимаешь? Я, а не кто — то другой. Только я мог и осмелился повлиять, только я смог выторговать у этой мрази в черном балахоне половину ее покоса. Крохотная ошибка, внесенная Вергом в структуру той дряни, и вирус дал осечку. Только мужчины стали жертвой, и те не все. Меня бы отдали под трибунал, но все же акция возымела действие…
— Ах, какой молодец. Прям герой. Спас он кого — то. А вирус не вносить слабо?
— Если бы не я, это сделал бы кто — то другой. Они отбили две атаки, ты понимаешь? Они не смирились бы, не утопи я их в крови и слезах. Так — остался хоть кто — то.
— А ради чего? Чтобы вот так жить?
— По — моему это лучше, чем смерть. Ведь ещё есть надежда.
— Да на что? Одна тьма вокруг. Одна морось из лжи и крови. И никому простые люди не нужны.
— Мне нужны! И не одному мне. Я буду стараться что — то изменить… Я смогу изменить все! — холод его глаз сменился огнем. Эта последняя фраза была брошена с такой энергией, с такой силой, что Киллиан почти было в них поверил. Почти поддался действию магнетизма Эпоса. Почти забыл белые кончики волос в груде тел… Но не забыл. Темная пелена, на несколько минут разогнанная яростью, вновь опустилась на мысли Киллиана. Его взгляд застыл. Он прокручивал в голове все воспоминания, что остались о ней, все мгновения их недолгой, невызревшей любви. Айзек обернулся серым фантомом, бродившим где — то на задворках его сознания. Фантом начал двигаться, и вспышка боли пронзила шею Сивара.
— Так, некогда мне тут с вами в подушку плакаться.
Эпос убрал в карман универсальный инъектор и поднял юношу на ноги. Киллиан застыл, как каменный истукан. Его глаза почти не моргали, а лицо не выражало эмоций. Айзек провел ладонью перед стеклянными зрачками мемора и пару раз щелкнул пальцами, проверяя реакцию организма.
— Если понимаешь, кивни.
Короткий
— Душевные терзания как — нибудь потом. Видишь ли, ты выступаешь своего рода самописцем в моем нелёгком деле, и сейчас ты мне как — никогда необходим. Джуд попался. И не мне. Этот драный Оно какого — то хрена оказался здесь и сумел схапать самого разыскиваемого преступника в человеческом сегменте космоса прямо у меня под носом. Я вколол тебе небольшую дозу своего рода успокоительного, так что, сплин тебя отпустит. Ну и посговорчивее будешь. Нам нужно добиться у этого мудака разрешения на допрос, пока Джуд еще хоть что — то соображает. Зная коновалов Харуки, это продлится недолго. Убирай свой сопливый платочек и пошли.
Киллиан, до которого смысл слов Эпоса доходил с заметной задержкой, смиренно поднялся и, как сомнамбула, побрел за Райбергом. Джуд Лайтберин ждал, но вначале до него нужно было добраться.
Глава 6. Часть 3. Нимфополис
Препарат заволок сознание Киллиана мутной психоделической оболочкой. Своеобразный защитный пузырь облепил его разум, изменять законы мироздания. Пространство словно сжималось перед Сиваром, и он перемещался по станции, сам того не замечая. Он не ощущал времени, которое они тратили на дорогу. Он видел лишь световые блики и редкие всплески активности в самых уголках периферического зрения. Все его внимание было сфокусировано на Райберге. Его мерно раскачивающийся силуэт вводил в транс лучше любого кулона гипнотизёра. Сознание мемора отделилось от тела и неслось вслед за своим поводырем. Мысли остались где — то позади. Киллиан сбросил их, как старую кожу. Испещрённая шрамами и ожогами прожитого, она осталась где — то в комнате. Эта потускневшая, израненная оболочка затерялась в ворохе черного постельного белья, освободив нового, чистого Киллиана. Он позабыл о яде, раздиравшем его плоть с самого начала путешествия. Забылись обида на Эпоса и потерянная любовь. Ушли тревоги и терзания совести. Его голова была чиста от мыслей и раздумий. Осталось лишь восприятие, постепенно начинавшее обостряться. Герметичность разума была нарушена, когда целый ворох запахов пробил мутный пузырь изолированного пространства и ударил Сивару в голову. Приятная прохлада воздуха смешалась с нотками духов, которые невидимым шлейфом следовали за мутными силуэтами за границами его восприятия. Иногда идиллию ароматов нарушал чей — то запах изо рта или ударявший в нос столп сигаретного дыма. Запах алкоголя и вязкий наркотический смог стали последними штрихами, наполнившими окружающую Сивара картину, никак не желавшую проявляться за магнетической спиной Эпоса. Первым звуком, просочившимся по проторенной запахом дорожке, стала ритмичная электронная музыка. Киллиан не слышал голосов и гула движения, монотонное "туц — туц — туц" залило его сознание доверху.
"Точно такое же дерьмо слушал Дэмиан," — первая мысль, мелькнувшая в застывшем сознании Сивара, появилась так неожиданно, что он не сразу понял, что способность думать решила — таки вернуться к нему. Он начал вспоминать задиру Дэмиана, который очень любил включить такую музыку по — громче, пока его соседи по комнате в учебке, измочаленные бесконечной долбежкой по мозгам, не объясняли ему, что он неправ. Лупоглазый Дэм вытирал кровавую маску с лица и заставлял динамики кричать ещё громче. Эта ностальгическая вспышка потянула за собой другие мысли. Киллиан начал осознавать происходящее. Гомон толпы, недвусмысленные предложения женщин, музыка, почти заглушавшая все вокруг, и белые вспышки, мелькавшие где — то вдалеке, не оставили у Киллиана сомнений — они прибыли в Нимфополис. Об этом выводе кричали почти все чувства Сивара, за исключением зрения. Глаза продолжали фокусироваться на Райберге, выхватывая из окружающей реальности лишь какие — то фантасмагоричные куски.
Мир, полный звуков и запахов, был скуп на образы, но уж если они попадали в объектив «кастрированных» транквилизатором глаз, то сразу же преобразовывались в нечто нереальное. Айзек за все время путешествия лишь раз обернулся назад, и за эту секунду его мутная тень выжгла в мозгу юноши инфернальную картину. Из двух синих угольков на месте глаз Райберга била синяя плазма. Это не был беснующийся ионизированный газ турелей кордов — синие сполохи медленно взвивались из глазниц Фобоса и почти на самой макушке сходились в один грандиозный факел. Череп Эпоса, охваченный огнем, вильнул в сторону, и его место занял другой образ. На место демона пришел ангел — хранитель. Перед лицом Киллиан застыл заретушированный инъекцией образ, видоизменившийся в райскую красавицу. Белокурая гурия окатила Сивара задорным смехом и пленила пышностью форм. Огромная, чуть прикрытая белым сиянием грудь переходила в тонкую талию. Крутые бока девушки трансформировались в манящие бедра, убегавшие бескрайними дорожками стройных ног. Из — за плеч ангела показалось два крыла. Это не были мерзкие гипертрофированные конечности горгулий или зловещие крылья воронов. Два белых крыла были грациозно раскинуты в стороны, позволяя девушке летать.