Зло
Шрифт:
Профсоюз хотел воззвать к разуму. И сделать это просто, по-товарищески, и только среди равных учеников реальной школы. Они, как сказали, обсудили «случай Эрика» между собой и с советом. Так не могло продолжаться. Если Эрик считал, что Щернсберг не для него, он ведь мог просто закончить свою учёбу здесь. И таким образом все проблемы решатся как для него, так и для товарищеского духа.
Вот как. Эрику такой путь не годился.
Они настаивали. Здесь в школе явное большинство выступает за дружеское воспитание. Неужели Эрик не заметил? А то, что его демонстративные выходки вносят сумятицу в детские головы? Большинство малышей из первого класса реальной школы уже повторяют обидные
Ему предлагается компромисс. И совет согласен. Договоренность с ним, естественно, не предназначена для посторонних ушей. Так что речь, если угодно, идет о джентльменском соглашении.
Пусть Эрик прекратит дразнить префекта Шлемом-из-Дерьма, вообще завяжет со своими дерзостями с начала весеннего семестра. Тогда и его оставят в покое. Это лучший выход для всех. По крайней мере, почему бы не попробовать? Один семестр. И если всё пойдет хорошо, можно бы договориться об амнистии по арестам, заработанным Эриком. Ведь их количество просто нонсенс. Он зря считает, что совету приятно, интересно изобретать для него разного вида кары. Никто не хочет войны. Тем более — совет. У которого есть и другие функции.
Он заявил, что обдумает эти предложения на рождественских каникулах.
«Условия мира почему-то подозрительно пахнут, — сказал Пьер. — Предлагается что-то вроде баланса устрашения между тобой и советом. Хотя ваша договорённость должна остаться тайной для Щернсберга».
«Да, примерно так я и понял».
«Они наплюют на тебя, если ты наплюёшь на них. Тогда ведь ты выиграл, а в это я никогда не поверю».
«Я тоже не надеюсь, что победа далась так легко. Здесь есть какая-то ловушка. Они хотят заключить этот мир, прежде всего, для усиления своих позиций в реальной школе. Неужели испугались моего вредного „социал-демократического“ влияния?»
«Как ты собираешься поступить?»
«Не знаю. Надо, наверное, подумать над этим на каникулах. Поеду домой к рождественскому покою и моему маленькому домашнему префекту — папаше. Так что душа оттает к весеннему семестру как раз в меру».
Каникулы… Хотя у Пьера имелось своё предложение, о котором он раньше не рассказывал. Пока всё не прояснится окончательно. Но сейчас уточнилось: его отец приезжал на праздники домой из Швейцарии. Они планировали отдохнуть в горах. В своём доме. Отец Пьера заехал бы сюда на машине, забрал их и прямиком в Селен. То есть Пьер приглашал Эрика, если имелось желание. Таким образом он избежал бы визита домой на Рождество.
Неделю спустя наступил последний день семестра. После псалмов состоялось награждение стипендиями и спортивными призами. Когда Эрик принимал Левенхойзенский кубок как лучший пловец школы, кое-кто отреагировал недовольными выкриками.
Эрик засунул свой табель успеваемости в конверт с домашним адресом, кинул в школьный почтовый ящик.
Потом приехал отец Пьера и увез их в горы.
Зимней
Шёл конец февраля. Эрик и Пьер крались вслед за Журавлём в течение двух часов, прежде чем смогли подобраться к самке совы и даже рассмотрели, где находится гнездо. Сычи поселились в дупле большой осины в роще на расстоянии двух-трёх километров от школы.
Учитель биологии носил фамилию Транстрёмер и очень хладнокровно относился к своему прозвищу, совершенно естественному для его предмета и его страсти. Разрешал называть Журавлём даже на уроках.
Эрик и Пьер, которые рассчитывали на «А» по биологии к концу весеннего семестра, получили в качестве дополнительного задания выявить как можно больше видов птиц в радиусе пяти километров от школы. А поскольку воробьиный сыч вьёт гнездо уже в феврале, то именно эта птица оказалась стартовой. Журавль сам провёл с ними две-три ночи, чтобы выследить птицу.
На небе светила полная луна, и на земле лежал тонкий слой снега. Термометр показывал минус пять-шесть градусов. Сова обнаружилась в лунном свете. Они подошли очень близко. Не укладывалось в голове, что она не отреагировала на них, хотя наверняка слышала их шаги по снегу.
«Это, возможно, объясняется самой любовной лихорадкой, — прошептал Журавль, — инстинкт настолько силён, что животное забывает о всякой осторожности. Самец глухаря во время своей песни может, например, достигать такой степени возбуждения, что начинает нападать на скот или даже на человека. Половой инстинкт отключает разум, наверное, так можно сказать».
Потом они шли назад сквозь зимнюю ночь и отпраздновали первое важное наблюдение горячим шоколадом дома у Журавля. Само его присутствие в Щернсберге выглядело загадкой местного значения. Он ведь защитил докторскую диссертацию и являлся экспертом по определённым изменениям молекул жирных кислот. То есть ранее занимался вопросами происхождения жизни.
Пьер подозревал, что произошёл какой-то скандал в университете. Ведь Журавль, собственно, собирался стать доцентом в Лунде, но его место занял кто-то другой. Если принять во внимание интерес Журавля к природе (Щернсберг ведь находился в фантастическом месте, с озёрами и лесами вокруг), учительская работа с особенно высокой зарплатой в Щернсберге не являлась слишком плохой заменой. Любовные игры сычей относились к его серьёзным жизненным интересам.
Эрик считал Журавля человеком отчасти «не от мира сего». Он являлся самым приличным из учителей. Он даже никогда не выходил из себя. А однажды, рассказывая о Чарльзе Дарвине, разразился антиимпериалистической речью о том, что люди отличаются от животных и что люди (хотя он не сказал этого напрямую) должны отказываться служить в армии. Во всяком случае стало ясно, что Журавль придерживается именно такого мнения. И если он думал так, и вдобавок имел настолько развитые чувства, что без труда находил сыча на расстоянии нескольких километров, как он тогда мог ходить по Щернсбергу подобно всем другим учителям и притворяться, что не видит и не слышит ничего? Достаточно было вспомнить сцену в столовой. Журавль ведь, как все другие преподаватели, время от времени выполнял обязанности дежурного учителя за директорским столом. Когда-нибудь стоило попытаться получить его объяснения на сей счёт.
Прошло уже почти два месяца весеннего семестра.
Совет полностью оставил в покое Эрика, и ни один четырёхклассник не просил его даже о такой мелочи, как покупка сигарет в киоске. А Эрик относился ко всем членам совета как к воздуху, смотрел сквозь и никогда не заговаривал первым.
Если так и выглядел баланс устрашения, то он работал пока без малейших сбоев.
Эрик и Пьер даже прекратили спорить о причине. Может, члены совета просто сдались и дали Эрику индульгенцию, чтобы избежать ситуаций, с которыми они сами, пожалуй, не смогли бы справиться?