Зло
Шрифт:
Дрожь в теле удерживала его в сознании.
Он потерял счёт времени. Возможно, он лежал так час, возможно, минуло только пять минут, когда он услышал шаги.
Это пришла медсестра. Когда она опустилась на колени, он увидел блеск её очков. Она держала в руке что-то похожее на скальпель. Молча положила другую руку ему на грудь, ею же нащупала пульс на шее. Потом в движение пришла рука со скальпелем.
Несколькими быстрыми движениями она перерезала верёвки. Эрик сразу, отчасти даже неосознанно, принялся растирать онемевшие кисти. Потом ощутил освобожденные щиколотки.
«Вот так, попытайся подняться», — сказала
Затрещал лёд, успевший приковать его одежду к земле. Пошатываясь, он встал на ноги.
«Пошли», — сказала она и, подняв одну его тяжёлую, очень тяжёлую руку на свои слабые плечи, заставила сделать первые неровные шаги в сторону Кассиопеи. Он не увидел поблизости ни одного человека.
Когда они миновали половину пути, он со стоном сообщил, что может двигаться сам, и чуть ли не силой освободился от её поддержки. Уже в коридоре (всё его тело тряслось, так что было трудно говорить) спросил, следует ли немедля принять горячий душ и лечь.
Она, вероятно, ответила «да» и, скорей всего, оставила его одного. Потому что после этого он, покачиваясь, пошёл к своей комнате. Он встретил двух одноклассников, которые замерли при его появлении, но ничего не сказали.
В комнате не горел свет, и он несколько секунд шарил по стене рукой, прежде чем нащупал выключатель. Пьер лежал на своей кровати под одеялом, натянутым до подбородка. Судя по воспаленному взгляду, он даже не думал вздремнуть.
«Меня связали, — сказал Пьер. — Чтобы не смог прийти и освободить тебя».
Эрик, спотыкаясь, добрался до кровати Пьера. Негнущимися руками стащил одеяло. Пьер лежал, спеленованный как младенец.
Но руки Эрика слишком затекли, чтобы развязать узлы, и он плохо видел. Туман по-прежнему застилал глаза.
«Тебе придётся ещё немного потерпеть», — пробормотал он и отправился в душевую. Не снимая одежды, включил воду.
От тёплой воды всё тело заныло. Он долго стоял под струей, наклонившись к покрытой кафелем стене, массировал запястья. Потом сделал воду горячее и постепенно освободился от одежды. Наконец, покинув душевую, вернулся к Пьеру, надел халат и перерезал верёвки.
Местами тело горело, но в голове установилась ясность.
«Они приказали, чтобы никто не вздумал освобождать не только тебя, но и меня, — объяснил Пьер. — Под угрозой лишения пяти парных выходных».
«Аты ведь хотел мне помочь?»
«Да, естественно».
«Они с ума сошли. Неужели это оценили так строго?»
«Да, сперва они отогнали всех. А потом пришли сюда».
«И сколько же, они думали, я должен там оставаться? Они хоть понимали, что делают?»
На это было нелегко ответить. Эрик натянул на себя две пижамы, залез под одеяло. Вскоре от разливающегося тепла свирепо заныли щиколотки, запястья, ребра…
Неужели они действительно не осознавали? Неужели так верили в свою безнаказанность, когда привязывали, поливали водой? И неужели все до единого так и не решились ему помочь?
«Я думал, что умру, — пробормотал Эрик. — Говорят, что человек в такие мгновения видит всю свою жизнь как в кино. Но это неправда. Я видел только звёзды».
Он задремал. Вновь явилась медсестра: проснись-ка, дружок. Заставила принять несколько белых таблеток и стакан воды. Велела спать.
Он шёл, как парил в невесомости, на склад отряда самообороны. Когда поднял кувалду над замком, она показалась лёгкой как пёрышко.
Он плыл в море, вода была теплой, как в ванне. Вода била ему в лицо между вдохами, а он плыл, всё быстрее и быстрее работая руками, но оставался на месте. Его тянула назад резиновая верёвка. Назад, назад…
Он проснулся от жажды. Во рту пересохло. Пьер отсутствовал, в комнате горел свет. Дотянувшись до будильника, он обнаружил, что через восемь минут двери столовой закроются для желающих позавтракать. Он всё ещё дрожал от холода, когда сполоснул физиономию и выпил воды прямо из-под крана. Простыня скрутилась. Левая половина лица горела огнём.
Он быстро оделся и поспешил через школьный двор в направлении столовой. Холодный воздух пощипывал, пульс стремительно барабанил.
Войдя в столовую, он быстро подошёл со спины к Силверхиелму, так чтобы тот не успел заметить, как сидящие напротив него неожиданно смолкли. Эрик резко ухватил префекта за вихор, наклонился и прошептал несколько слов. Рывком отпустив, прошёл к своему месту, сел, потянулся за термосом с какао. Сотрапезники затаились как мыши.
«Доброе утро», — молвил он сквозь зубы.
Никто не ответил. Все смотрели в свои чашки, мешали какао или намазывали бутерброды, не поднимая глаз.
Он потянулся вперёд и вправо, чтобы достать масло и скоситься самую малость на Силверхиелма. Да, его слова подействовали. Префект будто окаменел.
До самого конца завтрака никто по соседству с Эриком не издал ни звука. Он еще подождал, покуда Силверхиелм не покинул столовую. Потом двинулся прямой дорогой назад в свою комнату, перестелил постель и залез под одеяло, чтобы сном выгнать температуру.
Он проснулся от того, что медсестра протирала ему влажной тряпкой лицо. Потом так же молча вставила ему в задницу термометр. И занялась узлом седых волос у себя на затылке.
«Спасибо, что отвязали меня», — пробормотал он, изымая градусник. Часы показывали одиннадцать. Утро еще длилось.
Она посмотрела на шкалу:
«38,5, могло быть и хуже. Ты кашлял ночью?»
«Вроде бы нет. Да и сегодня тоже нет. И огромное спасибо, сестра, за освобождение».
«Я все-таки сестра МИЛОСЕРДИЯ. Слава богу, здоровье у тебя как у жеребца. Но вчера, пролежи там ещё какие-то минуты, схватил бы воспаление лёгких. И… (она колебалась) осложнения. Я загляну ближе к вечеру, но, похоже, всё обойдётся. Если останешься в кровати до завтра».