Злобный

Сноу Э. М.

ПОСЛЕ ВИЗИТА ЛИАМА ЗИМНИЕ КАНИКУЛЫ ПРОЛЕТАЮТ ТАК БЫСТРО, ЧТО, КЛЯНУСЬ, У МЕНЯ ОТ ЭТОГО ГОЛОВА ИДЁТ КРУГОМ.

Мы с Карли отлично проводим время, наверстывая упущенное и проводя вместе как можно больше времени. Мы празднуем Рождество большим ужином с ее двумя старшими братьями и их семьями и подарками, а Новый год дома с игристым виноградным соком и крабовыми ножками. Единственное настоящее бедствие за недели, проведенные вместе, это несколько раз, когда я ловлю Карли, уставившуюся на свой телефон, нахмурив брови и в волнении

кусающую губу.

В конце концов она признается, что беспокоится о том, что ничего не слышала от Дженн.

— Что, если она в беде? — спросила она однажды вечером за попкорном и своим любимым ром-комом 90-х годов.

Я сделала все, что могла, чтобы успокоить ее, поставив фильм на паузу посреди сцены, где журналист под прикрытием, выдающий себя за старшеклассника, случайно накуривается пирожными с марихуаной, чтобы заверить ее, но я не уверена, что смогла полностью успокоить. И все же она не позволила своим тревогам испортить нам время, проведенное вместе. Когда закончатся каникулы и придет время возвращаться в школу, я буду скучать по нашим ночам, так как она работала так много дневных смен.

Я готова к своей новой, обычной школе, с новыми, обычными людьми. Конечно, типичная государственная школа, возможно, не так ярко отразится в моем резюме, как Ангелвью, но я не буду социальным изгоем, какой была среди придурков из подготовительной школы. Я не потерплю, чтобы на меня всегда сваливалась драма с какой-нибудь богатой злой девчонкой, как Лорел, или высокомерным придурком, таким как Сэйнт.

Никто в моей новой школе ничего не будет знать о моем прошлом и не сможет использовать его против меня.

Я буду просто еще одним ребенком. Я могу учиться, плавать и даже боксировать, если захочу, без того, чтобы кто-то пытался разрушить мою жизнь.

Это будет здорово.

По крайней мере, так бы оно и было, если бы я не была идиоткой.

Сглотнув желчь в горле, я смотрю на дверь своей комнаты в общежитии, которая покрыта распечатками об иглах, фотографиями горящих домов и брошюрами о планируемом родительстве.

Какого хрена я решила вернуться сюда ?

А, точно. Потому что я, может быть, чертовски доверчива, но я не сдаюсь.

Эта логика казалась такой твердой, когда я все еще была в Атланте, умоляя вернуть мое дело Карли. Теперь, когда я вернулась в кампус Ангелвью с ярким напоминанием о том, почему я должна была держаться подальше прямо перед моим лицом, я серьезно сомневаюсь в своем здравомыслии.

Хотя это больше, чем моя гордость в игре. Я должна напомнить себе об этом. Я вернулась сюда, потому что мне нужно получить ответы об этой фотографии и записке, и как бы я ни старалась, я не смогла получить их в Атланте. Я не могла перестать смотреть на лица на картинке во время перерыва, и чем больше я их изучала, тем настойчивее становился этот назойливый голос в глубине моего сознания. Он продолжал нашептывать мне вопросы.

Кто

её послал?

Почему?

Кто выиграет, если я уйду из Ангелвью?

Какое все это имеет отношение ко мне?

И какого черта Дженн из всех людей на свете оказалась в Ангелвью на фотографии с отцом Сэйнта и его старым деловым партнером?

Голос был слишком настойчивым, и чем больше я пыталась игнорировать его, тем громче он становился, пока не превратился в рев, который грохотал в моем черепе, требуя ответов.

И так, я вернулась. Я, скорее всего, пожалею об этом решении.

С другой стороны, когда я думаю о том, как горела моя грудь, когда я увидела скелет Дома Ангелов во время моей поездки в кампус, я уже сожалею об этом.

С глубоким вздохом я протягиваю руку, чтобы открыть свою дверь, но краем глаза замечаю движение, привлекающее мое внимание. Поворачиваясь, каждый мускул в моем теле напрягается, когда я замечаю Лони, стоящую в конце коридора. Она внимательно наблюдает за мной, и я не могу прочитать выражение ее лица.

Она, должно быть, злится на меня. Я имею в виду, я бы разозлилась на себя, уйди я так, как сделала.

Медленно она начинает приближаться ко мне, ее пальцы сцеплены перед расклешенной вельветовой юбкой, выражение ее лица решительное.

Черт, а что, если она полностью отвернется от меня? Швырнёт в меня чем-нибудь или обзовёт, как любой другой ублюдок в этой школе?

Я напрягаюсь, ожидая того, что, я уверена, будет неизбежным ударом, но она шокирует меня, обнимая меня и обнимая так крепко, что воздух со свистом вырывается из моего тела. Сначала я слишком ошеломлена, чтобы пошевелиться. Затем я позволяю своим сумкам упасть с плеч и обнимаю ее, прижимая к себе, не обращая внимания на то, что у меня во рту кучерявые волосы.

— Я так беспокоилась о тебе, — шепчет она мне на ухо— Когда ты уехала, а потом не ответила ни на одно из моих сообщений или звонков, я думала, что ты не вернешься. Мой отец позвонил Карли, и даже она сказала, что ты ушла.

— Да, так и было, — признаюсь я ей мягко. Мы отстраняемся друг от друга, и я запрокидываю голову, чтобы встретиться с ее темными глазами. — Я не собиралась возвращаться. Я собиралась пойти в школу в Атланте и больше никогда сюда не приезжать.

— Но, ты передумала.

Я качаю головой, и смех, который звучит слишком истерично, срывается с моих губ.

— Да. Я передумала.

— Почему? — В ее голосе звучит недоверие. — Как бы ни было отстойно потерять тебя, я бы не стала винить тебя за то, что ты сказала к черту это место. Не после всего, через что ты прошла.

Лони такой хороший человек, что у меня в голове не укладывается, как она выживает здесь и сохраняет в себе эту доброту. Но как бы она ни была хороша, я не могу сказать ей всю правду. Я не могу сказать ей ни слова о фотографии или записке, пока не узнаю, что они означают.