Зловещий барьер. Ближайший родственник. Оса
Шрифт:
Удостоверившись, что он вошел в роль на все сто процентов, Моури выбрался из-под навеса густых ветвей, уверенно перешел дорогу и с другой стороны внимательно осмотрел место, где он вышел из леса, стараясь тщательно его запомнить. Лес надежно скрывал убежище, и одному Богу было ведомо, когда ему придется в спешке нырнуть сюда.
В пятидесяти ярдах на обочине дороги возвышалось огромное дерево, его ствол и толстые корявые ветви причудливо обвивала молодая поросль. Моури постарался в точности запечатлеть его в памяти, а для большей верности вывернул из земли плоский
Получилось похоже на одинокое надгробие. Он с тоской посмотрел на камень и легко представил высеченную на нем эпитафию: «Джеймс Моури — уроженец Земли, двадцати шести лет, беспокойный и упрямый. Задушен Кайтемпи». Возможно, это было предзнаменованием, знаком того, что он подписал свой смертный приговор. Но Моури не верил в предзнаменования, и это его утешило.
Стараясь не думать о Кайтемпи, он двинулся вдоль дорога; теперь походка Моури намекала, что ноги его обладают должной степенью кривизны. С этого момента ему необходимо стать сири — физически и психически. Он Шир Агаван, лесничий, сотрудник Джеймекского Министерства Природных Ресурсов, государственный чиновник, освобожденный от воинской обязанности. Впрочем, он мог изготовить соответствующие документы и стать кем угодно.
Моури шел быстро и легко; солнце тем временем начало клониться к горизонту. Он собирался поймать попутную машину, но хотел сделать это как можно дальше от места, где вышел из леса, чтобы ненароком не привлечь к нему внимания. Как все разумные расы, сириане имели языки. Причем одни их распускали, а другие держали за зубами. А были и такие типы с невыразительными физиономиями, которым хорошо платили за то, что они внимательно слушали. И эти мрачные личности, сложив два и два, неизменно получали четыре. Сейчас Моури угрожали не ружья и орудия пыток, а слишком болтливые языки и внимательные уши.
Он успел пройти больше мили, прежде чем навстречу ему один за другим проехали два динокара и газовый грузовик. Он прошагал еще милю, прежде чем его догнала попутная машина. Это был еще один газовый грузовик, огромное, грязное, дряхлое чудовище, двигавшееся с грохотом, лязгом и фырканьем.
Встав на обочине, он поднял руку и напустил на себя ту высокомерную важность, которая производила безотказное впечатление на сирианских мелких сошек. Грузовик резко затормозил, окутав его облаком выхлопных газов. В кузове лежало тонн двадцать съедобных корнеплодов. Из кабины на него уставились два сирианца. Работяги — в обтрепанной мешковатой одежде, покрытой грязными пятнами.
— Я — государственный служащий, — важно сообщил Моури, окинув бедняг презрительным взглядом. — Мне нужно в город.
Сидевший с его стороны открыл дверь и подвинулся к водителю, освободив место. Моури взобрался в кабину и втиснулся на деревянное сиденье, которое было слишком узким для троих. Свой чемодан он поставил на колени. Грузовик взревел и двинулся вперед; сидевший посередине сири тупо уставился на чемодан.
— Похоже, вы — машамец, — осмелился начать разговор водитель.
— Правильно. Кажется, мы не можем рта раскрыть, не выдав себя.
— Никогда не был в Машаме, — продолжал водитель. Он говорил с певучим акцентом, характерным для уроженца Джеймека. — Хотел бы я прогуляться туда когда-нибудь. Говорят, замечательное места — Он бросил взгляд на своего соседа. — Верно, Снат?
— Ага, — согласился Снат, все еще пожирая глазами чемодан.
— К тому же в Машаме, да и вообще на Диракте, гораздо безопаснее, чем здесь. Может быть, мне там больше бы повезло. День сегодня выдался плохой, просто отвратительный. Правда, Снат?
— Ага, — подтвердил Снат.
— Почему? — спросил Моури.
— Этот соко, этот проклятый грузовик три раза ломался с утра и дважды застрял в грязи. Последний раз нам пришлось разгрузить его, чтобы вытащить, а затем загрузить снова. Нелегкая работа с таким грузом. Было чертовски тяжело. — Он сплюнул в окно. — Верно, Снат?
— Ага, — буркнул Снат.
— Случается, — сказал Моури сочувственным тоном.
— Ну, остальное вы знаете, — сказал водитель сердито. — Плохой сегодня был день.
— Что знаю? — осторожно спросил Моури.
— Да о новостях, будь они неладны!
— Я с самого утра в лесу. Там не узнаешь новостей.
— В десять утра по радио сообщили об увеличении военного налога. Как будто мы и так мало платим! Затем в двенадцать часов передали, что корабль спакумов шпионит в нашем небе. Им пришлось признать это, ведь мы не глухие, чтобы не слышать, как палят пушки, и не слепые, чтобы не видеть, куда они стреляют. — Он подтолкнул своего приятеля. — Правда, Снат?
— Ага, — промямлил Снат.
— Вы только представьте, вонючий спакумский корабль шныряет прямо над крышами! Вы понимаете, что это значит? Они определяют мишени для бомбардировок. Ну, я думаю, им не удалось улизнуть. Надеюсь, каждый спакум, пролезший сюда, нарвется на наши заграждения.
— Я тоже, — сказал Моури, усиленно изображая патриотизм. — А ты, Снат? — Он ткнул своего соседа под ребра.
— Ага! — Снат и на этот раз не имел возражений.
Итак, водитель продолжал жаловаться на неудачи и тяжелую жизнь, на тупоумие инженеров, проектирующих грузовики, на тяготы и дороговизну войны, а также не переставал удивляться наглости спакумов, появившихся над Джеймеком средь бела дня. Все это время Снат, стиснутый меж двух попутчиков, не сводил глаз с кожаного чемодана Моури и бурчал свои односложные ответы, когда его, что называется, тянули за язык.
— Можете остановиться здесь, — объявил Моури, когда они миновали городские пригороды и пересекли широкий проспект.
Грузовик затормозил и он спрыгнул, пробормотав на прощание:
— Долгих вам лет.
— Долгих лет.
Моури стоял на тротуаре и задумчиво наблюдал за громыхающей машиной, пока она не скрылась из вида. Ну что ж, он прошел первое небольшое испытание и не вызвал никаких подозрений. Ни водителю, ни Снату и в голову не пришло, что он и есть тот самый «спакум» — «клоп». Это уничижительное прозвище землян не вызывало у Моури никаких отрицательных эмоций. С чего бы? Сейчас он был Шир Агаваном, стопроцентным сири, уроженцем Машамы.