Зловещий шепот
Шрифт:
Беспокойство Майлза росло.
— В каком смысле — смущает?
— Скоро здесь появится Хэдли с… кхм… чтобы исполнить свой долг. Это не доставит удовольствия одному из здесь присутствующих лиц. Поэтому я хотел попасть сюда первым, чтобы вас предупредить. Я подумал, что обязательно надо внести ясность в отдельные вопросы, в которых вы еще не разобрались.
— В каких вопросах? По поводу?..
— По поводу обоих преступлений, — сказал доктор Фелл и уставился на Барбару, словно только сейчас ее заметил. — A-а! Вы — мисс Морелл, не так ли!
— Да! Я хочу принести извинения…
— Вот оно что! Так, так. Не за великолепный ли срыв заседания «Клуба убийств»?
—
— Пустяки, — сказал доктор Фелл, устало махнув рукой.
Он неторопливо направился к обшарпанному креслу, которое теперь стояло у окна, и, опираясь на свою клюку, тяжело в него опустился. Откинув назад лохматую голову, он несколько секунд задумчиво смотрел на Барбару, на Майлза, на профессора Риго, затем вытащил из-под плаща уже изрядно потрепанную рукопись профессора Риго. Вместе с рукописью на свет появилось и еще кое-что знакомое Майлзу. Это была раскрашенная фотография Фэй Сетон, виденная им в отеле «Белтринг». С тем же мрачным видом, стараясь не показывать свою глубокую озабоченность и печаль, доктор Фелл молча разглядывал снимок.
— Доктор Фелл, — сказал Майлз, — одну минуту!
Доктор Фелл повернул к нему голову:
— Да? В чем дело?
— Я надеюсь, что инспектор Хэдли сообщил вам о том, что случилось в этой комнате часа два назад?
— Кхм, да. Сообщил.
— Мы с Барбарой пришли сюда и застали здесь Фэй. Она стояла у серванта, там, где сейчас стоит Барбара, а рядом с ней лежали перепачканные кровью купюры и портфель. Я… сунул одну пачку в карман, когда явился Хэдли. Не хотел лишних расспросов. Инспектор и так учинил Фэй настоящий допрос, стараясь выявить ее вину, а потом дал понять, что уже знает об этом портфеле.
Доктор Фелл нахмурил брови:
— Ну и что?
— Как раз в этот момент погас свет. Кто-то вывернул пробку на щитке в коридоре. Потом этот кто-то или что-то ворвался сюда…
— Кто-то, — повторил доктор Фелл, — или что-то. Черт возьми, хорошенькое словосочетание!
— Кем бы он там ни был, ворвавшись, он отшвырнул Фэй в сторону и выскочил отсюда с портфелем. Мы ничего не видели. Через какую-то минуту я подобрал портфель в коридоре. В нем ничего не оказалось, кроме остальных трех пачек денег и какого-то мусора. Хэдли все это взял с собой, включая банкноты, которые были у меня, и уехал с Фэй в машине «скорой помощи».
На скулах Майлза играли желваки.
— Я говорю обо всем этом, — продолжал он, — потому что со стороны инспектора были сделаны явные попытки приписать ей какую-то вину, и я очень рад, что могу помочь восстановить справедливость в отношении Фэй, Вы, доктор Фелл, кажется, забыли, что просили меня встретиться и поговорить с Барбарой Морелл. Я так и сделал, и результаты превзошли мои ожидания.
— Да-да, — пробормотал доктор Фелл в некотором смущении, стараясь не встречаться глазами с Майлзом.
— Известно ли вам, например, что именно Гарри Брук рассылал анонимные письма, в которых Фэй обвинялась в сожительстве чуть ли не со всеми мужчинами округи? Но эта гнусная затея не имела успеха, и тогда Гарри стал играть на суевериях крестьян и подкупил мальчишку Фрезнака, чтобы тот разодрал себе шею и наплел всякой чепухи о вампирах. Известно ли вам это?
— Да, — сказал доктор Фелл. — Известно. Все это так.
— У нас есть, — Майлз кивнул на Барбару, открывавшую в этот момент свою сумочку, — письмо, написанное Гарри Бруком в день убийства. Письмо адресовано брату Барбары, который, — поспешно добавил Майлз, — не имеет ничего общего с этим делом. Если у вас есть хоть капля сомнения…
Доктор Фелл выпрямился и спросил с нескрываемым интересом:
— У вас есть это письмо? Могу я взглянуть?
— Конечно. Не возражаете, Барбара?
Барбара с заметной неохотой протянула конверт. Доктор Фелл взял его, поправил пенсне, внимательно прочитал письмо и положил на колени поверх рукописи и фотографии. Его лицо приняло еще более суровое выражение.
— Отвратительная история, не правда ли? — хмуро проговорил Майлз. — Ловко задумано, чтобы ее опорочить. Но если никто не пожалел Фэй, нечего церемониться и с Гарри. Ибо вся эта драматическая ситуация сложилась по вине гнусного подлеца Гарри Брука…
— Нет! — оглушительно рявкнул доктор Фелл, словно разрядил пистолет.
Майлз оторопело взглянул на него.
— Я не понимаю. Не хотите ли вы сказать, что Пьер Фрезнак и вся эта заваруха с вампирами…
— Конечно, нет! — покачал головой доктор Фелл. — Давайте раз и навсегда выкинем из головы юного Фрезнака с его расцарапанной шеей. Это к делу не относится. Забудем этот спектакль. Однако…
— Что — однако?
С минуту доктор Фелл пристально разглядывал пол, а потом посмотрел Майлзу прямо в глаза и сказал:
— Гарри Брук написал кучу анонимок, содержавших обвинения, в которые он сам не верил. Вот в чем ирония судьбы! Вот где трагедия! Потому что, хотя Гарри ничего не знал… не мог вообразить, никогда не поверил бы, если бы ему сказали… эти обвинения вопреки всему имели под собой реальную почву.
Наступила тишина. Казалось бы, нескончаемая, тяжелая тишина.
Барбара Морелл робко положила руку на плечо Майлза. Он почувствовал, что незримая нить взаимопонимания вдруг связала ее и доктора Фелла, но ему, Майлзу, — чтобы понять и усвоить смысл услышанного, нужно было время.
— Постараюсь вам кое-что объяснить, — четко и громко начал доктор Фелл, — и мое объяснение может связать в один узел многие нити этой истории. Фэй Сетон не только проявляет повышенный интерес к мужчинам. Она испытывает к ним болезненное влечение. Я не буду развивать эту тему и просто отошлю вас к сексопатологам и психологам. Скажу только, что это своего рода психическое отклонение мучает ее с юности. Ее нельзя за это винить, как нельзя винить за болезнь сердца. У таких женщин (их немного, но они появляются в женских консультациях) судьба складывается не всегда столь трагично. Фэй Сетон, однако, по своему эмоциональному складу не принадлежит к тем, кто принимает подобное отклонение за норму и безоговорочно подчиняется природе. Ее строгая манера одеваться, ее деликатность, тактичность не наиграны. Все это тоже свойственно ее натуре. И случайные интимные связи были и остаются пыткой для ее души. Когда она поехала во Францию на работу в качестве секретарши Говарда Брука в тысяча девятьсот тридцать девятом, она была полна решимости перебороть себя. Все будет по-другому, жизнь пойдет иначе! Ее поведение в Шартрезе было безупречным. А потом… — Доктор Фелл сделал паузу, снова взял в руки фотографию и, разглядывая ее, продолжал: — Постарайтесь меня понять. Она всегда жила в обстановке… Ну как бы это сказать? Вокруг нее всегда создавалась особая атмосфера, которая и давила на нее, и порождалась ею самой. Ибо она так создана, что мужчин невольно влечет к ней, они теряют голову, везде и все, кто бы с ней ни сталкивался, хотя не каждому дано понять ее душу. И если эта ее особенность сразу улавливается мужчинами, то ее замечают, к собственному неудовольствию, и почти все женщины. Вспомните Джорджию Брук! Вспомните Марион Хеммонд! Вспомните… — Доктор Фелл прервал свой монолог и, моргая, уставился на Барбару. — Вы, мисс, недавно с ней познакомились?