Злой город
Шрифт:
Странно, но сейчас ему очень хотелось связать свое собственное представление о счастье с одной-единственной женщиной, пусть даже такой безупречной, как Светлана, и странным это было потому, что данное намерение граничило с очень большим риском – она могла разлюбить, изменить, подурнеть, наконец, – и что же? Тогда пришлось бы или играть в вечную любовь, безнадежно притворяясь и теряя на это уходящее время собственной жизни, или откровенно горько признать, что все это было и тщетно, и напрасно. Но, с другой стороны, чтобы выиграть по-крупному, надо поставить все, что есть, на один номер – так же и в любви. Увлекательно и приятно всегда находить утешение в других женщинах, но счастья, видимо, не может быть слишком много
– оно единственно и в единственной. И сложнее всего здесь угадать, что это именно она, причем угадать, а не убедить себя в
Впрочем, для Дмитрия все эти размышления уже запоздали – он чувствовал, что с любой другой женщиной ему уже будет неинтересно. «Но вот странно, – думал он про себя, – мой случай как бы опровергает теорию любви Марселя Пруста, которая раньше мне так нравилась. Тот уверял, что любовь подобна инфекционному заболеванию и человек влюбляется не тогда, когда сталкивается с достойной любви женщиной, а тогда, когда у него есть потребность влюбиться. В этот период его иммунитет ослаблен, и достаточно первого попавшегося вируса, то есть первой попавшейся женщины, чтобы заболеть – то есть влюбиться. Но я то ли не ощущал ничего подобного, то ли у меня просто не было такого состояния, но влюбился в Свету потому, что она так элегантна, а не потому, что мне хотелось кого-то любить. Тем более в тот день мне хотелось не любви, а пива».
Тем временем он все больше углублялся в жилой квартал, по-прежнему не встречая на своем пути ни одной живой души, кроме тех, что неясными тенями шевелились в немногих освещенных окнах. Половина третьего ночи, а он все идет и идет, а Светлана все спит и спит…
А может, позвонить ей из автомата? Зачем? Разбудить тетушку? Сказать о любви? Черт…
Задумавшись, он чуть было не упустил из вида классически-вальяжного грузина с коричневой сигарой в зубах и в легендарной кепке, который, неизвестно откуда появившись, пересекал улицу.
– Простите, я так выйду к «Соколу»?
– Выйдэшь.
– Спасибо.
«Странно, что он без машины, – как-то машинально подумал Дмитрий, – и ведь наверняка к любовнице идет, собака».
Вдали послышались какие-то пьяные вопли, подгулявшая компания, явно из студенческого общежития, высыпала на свежий воздух протрезветь и порезвиться.
– Путана, путана, путана, ночная бабочка, ну кто же виноват? – громко выводил нестройный хор голосов, солирующую роль в котором играла пухлая белокурая девица в простом сером пальто, распахнутом так, что была видна короткая юбка и стройные ноги в белых колготках. Ее цепко держал за талию простовато-нахального вида мужичок, как минимум вдвое старше. И хотя это были явно иногородние, приехавшие на сессию и торопившиеся с толком использовать время студенты-заочники, Дмитрий невольно подавил вздох, ибо вспомнил собственную, теперь уже далекую, студенческую молодость. И дешевый портвейн, и обшарпанные стены общаги, и орущий хриплым динамиком портативный магнитофон, и тесно обнявшиеся в полутьме пары. А затем – острейшее сладострастие под судорожный стон кроватей и самый циничный разврат, когда для того, чтобы обменяться партнерами, достаточно лишь сделать два шага по холодному полу с одной кровати на другую. И веселая путаница в одежде поутру, и дешевое жидкое пиво с похмелья… Эх, черт подери, насколько же хороши теперь кажутся все эти забавы – без денег, любви, переживаний, кроме, разумеется, тех, когда самому не достается девицы и приходится спьяну слоняться по коридору в ожидании первой подвернувшейся… Теперь уже не то – все глубже, сложнее, изысканнее, но зато без великой и оптимистической непосредственности, которая возможна только в молодости.
– Эй, молодой человек! – словно угадав его мысли и обнадежив подобным обращением, махал, а ему рукой пухлая блондинка.
– Замолчи, Любаша, – наставительно заметил ее партнер, не выпуская из объятий, – ты уже нажралась, так что не приставай к мужчинам.
– А он мне нравится!
– Ну их… с ним.
Дмитрий чуть замедлил шаг, с любопытством наблюдая, как упирающуюся и пищавшую Любашу тащат мимо него – к первому кавалеру присоединился еще один, взявший ее под другую руку.
И вновь потянулись темные улицы и тягучие, как зимние сумерки, воспоминания. Что ему говорил а Светлана, с какой интонацией и каким выражением глаз, верно ли он себя с ней вел? Когда в собственною душе все подчинено любви и вожделению, так легко допустить ошибки и так легко заподозрить таинственные и глубокие мотивы в женской душе. Мужчины всегда находятся в невыгодном положении – им легче возбудиться, и вот эта физиологическая простота накладывает отпечаток на психологию их отношений с женщинами, пусть даже с самыми близкими и любимыми. Мужская страсть не имеет пауз, в то время как любовная игра только из таких пауз
Поскользнувшись на покрытой тонким льдом луже, он тяжело упал на правый локоть – встряска получилась столь основательной, что он судорожно поморщился и с силой потер ушибленное место.
Наконец он вышел на Ленинградский проспект и заметно повеселел – до «Сокола» оставалось совсем недалеко, да и само это название вызвало в нем бурю ассоциаций, которую он про себя называл ВОСПОМИНАНИЯ О НЕВСКОМ ПРОСПЕКТЕ.
Несколько лет назад его, тогда еще молодого специалиста, отправили на месячную стажировку в Ленинградский университет. Никогда до этого он не был в этом поразительном городе. Быстро убедившись в том, что от занятий проку мало, вместо них он стал предаваться сладкому ничегонеделанию – в классическое литературе по-итальянски это звучало dolce fav niente. А проще говоря, слонялся в пьяном виде по Невскому проспекту и приставал к женщинам. Именно тогда он и составил свою главную классификацию женщин, в справедливости которой продолжал убеждаться до сих пор.
Согласно этой классификации, все женщины, причем именно женщины ex defmitio – по определению, а не те существа, которых можно условно назвать носителями первичных половых признаков, делятся на две главные категории: «котята» и «львицы». «Котята», как правило, – невысокие, стройные (хотя могут быть и полненькими), очень хорошенькие девушки или молодые женщины, которые отличаются лукавством, игривостью, привязчивостью и изредка упрямством или строптивостью. С ними легко и приятно иметь дело, если только не принимать их слишком всерьез, хорошо знакомить с родными и друзьями в качестве будущих жен, хотя даже это стоит делать с юмором – некоторые «котята» ужасно непредсказуемы. Вообще юмор – это главное, что требуется для умелого обращения, а потому и разговаривать с ними надо в легком и покровительственном тоне, никогда не умолять, не устраивать сцен и не «ломать трагедии».
Вторая категория – «львицы», как правило, женщины высокие (хотя могут быть и исключения), с отличной фигурой, красивыми ногами и длинной пышной гривой (у «котят» традиционная длина волос до плеч). Они горды, холодны, самоуверенны, расчетливы. С ними ни на минуту нельзя расслабляться, но зато можно держаться как с равными и даже возводить на пьедестал, при желании разыгрывать трагедии, а потому стреляться и сходить с ума. Это не только нравится самим «львицам», но и не удивляет никого из окружающих. «Львицы» не так милы, как «котята», но зато весьма элегантны. Вспоминая классическую русскую литературу, можно сказать, что к категории «котят» относятся Ольга Ларина и Наташа Ростова, а к категории «львиц» – Татьяна Ларина времен замужества и Элен Безухова.
Во время одной из своих невских прогулок Дмитрий познакомился с очаровательным, остроумным, но немного сдержанным «котенком». В тот раз он случайно забрел в «Дом книги», что напротив Казанского собора, и его комическое знакомство оказалось вполне под стать его новой знакомой. На первом этаже магазина, в центре зала, стояла абсолютно черная, видимо чугунная, статуя Ленина на очень низком пьедестале. Правую свою руку он не вытягивал, как это обычно бывает, вперед, а держал ладонью вниз, словно показывая, какого роста он был в том, нежном возрасте, в каком его принято было изображать на октябрятских значках. Дмитрий, засмотревшись на хорошенькую девушку, переходившую от одного прилавка к другому, отступил несколько шагов назад, опасно приблизившись к черному Ильичу. Воспользовавшись этим, тот сбил своей тяжелой десницей его шляпу, причем сделал это так ловко, что она покатилась к самым ногам незнакомки. Прыснув от смеха, она подняла ее и передала слегка смущенному Дмитрию. Тот поблагодарил, обругал Ленина и всех коммунистов и, наконец, представился. Дальше все уже пошло само собой («котята» очень непосредственны и общительны), и вскоре он узнал, что Лена с отличием закончила экономический институт и готовится к поступлению в аспирантуру. Живет она неподалеку от Московского вокзала, в переулке, отходящем под прямым углом от Невского проспекта.
Как-то интуитивно (наибольший успех у женщин имеют мужчины с развитой интуицией) Дмитрий вовремя сориентировался и не стал признаваться в том, что хотя он и живет на Песчаной улице, но в другом городе. Сказать, что приехал всего на месяц, означало тут же предстать перед ней в традиционном облике любителя необременительных похождений. А ему хотелось завести роман серьезный и долгий, чтобы потом можно было не раз приезжать в этот незабываемый город. За две недели пребывания в Ленинграде он уже достаточно освоился, а потому смело заявил, что и сам всю жизнь здесь живет, хотя в данный момент временно проживает в университетском общежитии.