Злые игры. Книга 2
Шрифт:
— Обычно я тут не сажусь, — проговорила Крисси, — а ем у себя, за рабочим столом. Но сегодня тут и в самом деле мало народу, так что можно минут пятнадцать передохнуть.
Голос у нее был мягкий и нежный, приятный, с певучим южным акцентом, прямо как в фильме «Унесенные ветром». Она была высокого роста, очень худая, бледная, с длинными каштановыми волосами. Как и большинство маклеров, носила очки в тонкой металлической оправе. С лица ее почти не сходила улыбка.
— А вы всегда заключаете пари на все коробки? — поинтересовалась Шарлотта.
— Маклеры заключают пари на все, — объяснила Крисси. — На каких этажах будет останавливаться лифт — хотя тут у нас этажей не так уж и много; на то, сколько пройдет мимо остановки ненужных автобусов, прежде чем подойдет нужный; на то, сколько бумаг будет дожидаться вас на столе по возвращении с обеда. Даже на туалет. — Она рассмеялась. — А еще мы жуть как суеверны. Есть масса историй о том, что некоторые маклеры
— Нет, — отрицательно покачала головой Шарлотта. — Только пробежала по нему бегом в самый первый день.
— Да, я помню. Заходите как-нибудь, когда у вас будет время. Это очень интересно. Мне все еще нравится, а я тут работаю уже шестой год. Единственная трудность для меня — это зрение. Когда я начинала работать, у меня было минус две диоптрии. А теперь я дважды в год меняю очки на более сильные.
После того дня Шарлотта несколько раз поднималась на их этаж и подолгу сидела рядом с Крисси в ее маленькой, три на три метра, империи, наблюдая, как зачарованная, за подругой, которая часами всматривалась в ставший ее судьбой экран, говоря что-то в один из трех своих телефонов и одновременно придерживая подбородком трубку второго, а на столе у нее постоянно «дежурили» наполовину опорожненная бутылка кока-колы и недоеденный бутерброд.
— Чтобы участвовать в этой игре, — говорила Крисси Шарлотте, — надо уметь действовать быстро и напористо, говорить начальственным тоном и быть агрессивной. Не знаю почему, но мне это все нетрудно. — Она улыбнулась. — Тут идет постоянная война между тобой и рынком. А наш отдел — ее передний край. Центр Вселенной именно здесь, уверяю вас.
Шарлотта оглядывалась вокруг, на весь этот бедлам — что-то кричащие голоса, непрерывно трезвонящие телефоны, на бледные лица и мелькающие в воздухе руки с закатанными рукавами, наблюдала ребячливое поведение сотрудников, их привычку не стесняться в выражениях — и сравнивала все это с нравами и атмосферой на своем этаже, где размещались инвестиционные отделы и где царили спокойствие и уравновешенность, где привычными были строгие официальные костюмы, голоса, говорящие с бостонским акцентом, швейцарские часы самых дорогих марок, где обед продолжительностью в три часа был такой же неотъемлемой частью быта, как и предшествующая ему напряженная работа утром; сравнивала и со своим собственным отделом, где амбициозные молодые люди вроде Гейба Хоффмана изо дня в день лихорадочно старались примирить потребности одних с жадностью других, выковывая в процессе этих стараний собственные репутации и судьбы; Шарлотта сравнивала все это и поражалась тому, как такая, в общем-то, простая вещь — манипулирование деньгами — может приобретать столь огромное количество самых разных форм, проявляться столь разнообразными способами.
Теперь она понимала, почему Фред направил ее работать у Гейба: здесь она каждый день получала уроки самого высокого профессионального мастерства. Она имела возможность следить за тем, как он вынюхивал возможные сделки, извлекая их буквально из воздуха, убеждал коллег и клиентов согласиться с его доводами, с его мнением, встать на его сторону, поддержать его; могла наблюдать, как он вынашивает и проталкивает сделку, сегодня призывая к осторожности, завтра начиная игру на нервах, споря с адвокатами, играя с прессой; она пораженно смотрела на него, когда он уверенно говорил о покупателях, которых в тот момент не было видно даже на горизонте; о деньгах, которые еще только предстояло где-то найти; об успешном завершении сделок, возможность которых в момент их обсуждения еще даже не просматривалась. И тем не менее казалось, что ему каждый раз все удается. Одной из самых больших его удач, что принесла банку крупного клиента, стал данный им японской фирме «Майонура», производящей электронику, совет приобрести одну из телевещательных сетей. Это был очень смелый, блистательный шаг, о котором потом много и долго говорили на Уолл-стрит. Гейба считали звездой — даже несмотря на его молодость, относительно небольшой опыт в банковской сфере и на то, что Фред с подозрением и предубеждением относился к таким феноменам, как Гейб. Какая-то часть этой «звездной пыли» осела и на Шарлотту, которую теперь считали членом команды Гейба: ею тоже восхищались, ей завидовали, часто обижались и негодовали на нее, иногда относились к ней с неприязнью, но во всяком случае она не оставалась незамеченной.
Фредди Прэгер, естественно, не входил в состав их команды.
Глава 28
Макс, 1984
Девушка плотно вдвинула колено между слегка расставленными
— Это что это у тебя там такое? — прошептала она ему. — Что-то очень впечатляющее, лорд Максик.
— Прекрасно, Опал, великолепно. Офигительно великолепно. Так и стойте.
— С удовольствием, дорогой. С величайшим удовольствием!
— Не улыбайтесь! Вот так. Прекрасно. — Флинн Финниан, очередная звезда мира нью-йоркских фотографов, снимающих для изданий мод, защелкал своим «хассельбладом».
— Макс, не напрягайся, малыш. Она тебя не съест. О господи, я же сказал, не улыбайтесь. И не смеяться, черт возьми! Опал, прекрати смеяться! Слушайте, вы, оба! Через пять минут будете свободны, можете идти в раздевалку и трахаться там до посинения. А пока подумайте о бедном голодающем фотографе и попозируйте! Да позируйте же! Вы когда-нибудь слышали о том, что значит позировать? Если работаешь моделью, это иногда приходится делать. Вот так-то лучше. Держите позу, держите, держите! Великолепно, Опал. Боже, когда ты так смотришься, мне даже самому хочется тебя трахнуть. Вот так хорошо, Макс. Прекрасно. Теперь немножко повернись. Вот так, правильно. Посмотри на нее. Смотри на ее рот. Нет, нехорошо. Попробуем наоборот. Опал, отодвинь-ка одну руку назад, ему за спину. Правильно, засунь-ка ее ему в штаны. Вот так, великолепно. Фантастика!
Хорошо. Чудненько. Макс, ну-ка соберись. Представь, что ты пропустил рюмашку и теперь ловишь кайф. Ну вот. Прекрасно. Великолепно. Фантастично. О'кей, сняли. Перерыв. Встречаемся через полчаса.
Макс вошел в раздевалку, думая лишь о том, чтобы поскорее закурить. Его трясло. Он как раз зажигал сигарету, когда в дверном проеме позади него появилась Опал. Она улыбнулась ему в зеркало, подошла к нему ленивой походкой и снова запустила руку ему в брюки; он почувствовал, как ее рука, слегка царапая его длинными ногтями, скользнула по ягодицам, немного задержавшись на них, и медленно двинулась дальше, по направлению к его мошонке. Он внимательно посмотрел на нее: Опал была негритянкой африканского происхождения, шести футов роста, неописуемой красоты, с коротко подстриженными волосами и длиннющей, не меньше девяти дюймов, шеей. На ней не было ничего, кроме очень маленьких красных шорт и стоячего воротничка, сплетенного из четырех ниток жемчуга. Высокие красные сапоги — единственное дополнение к этой одежде, которое было на ней во время съемок, — она уже сбросила. Веселая, вульгарная, бисексуальная, она была на год старше Макса. Агентство, от которого она работала, рекламировало ее как принцессу из какого-то затерянного африканского королевства, на самом же деле она была обитательницей Бронкса [31] уже в третьем поколении.
31
Один из районов Нью-Йорка.
— Нюхнуть хочешь? — спросила она. — У меня в сумке есть.
Макс отрицательно покачал головой:
— Не могу, когда работаю.
— Почему?
— Просто не могу. Перевозбуждаюсь.
— Бедняжка. Со мной ты и так перевозбудишься, Макс. Если я тут, никакой порошок не нужен. Ну-ка, повернись.
Макс обернулся. Опал медленно стянула с него брюки, не сводя глаз с его весьма внушительного торчащего члена.
— Ого, — проговорила она низким, слегка хрипловатым и очень серьезным голосом, — хорошая штуковина. Очень хорошая. Настоящий породистый английский член. Мне нравится. — Опал присела перед ним на корточки, слегка склонив голову набок, оценивающе его разглядывая; потом подняла глаза и широко улыбнулась. — Я бы с удовольствием, — проговорила она так, словно Макс приглашал ее на чашку чая, — но вот-вот должна появиться Серена, а ты знаешь о моих с ней отношениях. И о том, какая она ревнивая. Перенесем на другой раз, хорошо?
Наружная дверь студии открылась, и с улицы послышался нарочито насмешливый голос Флинна Финниана:
— Ну что, парочка, закончили? Ваша редакторша пришла.
Опал мгновенно вскочила и встала так, чтобы загородить собой Макса.
— Ой, Серена, дорогая, здравствуй, как поживаешь? Меха принесла? Мне не терпится их примерить.
Макс лихорадочно натянул штаны; по счастью, эрекция у него прошла с весьма подобающей обстоятельствам скоростью; в дверях появилась Серена Сандеман; она была независимым редактором, работающим для журналов мод, и славилась как блестящий специалист, но еще более как лесбиянка; в руках у нее было что-то меховое, а холодные, как льдинки, бледно-голубые глаза внимательно ощупывали Опал.