Злые вихри
Шрифт:
– - Теперь уходи,-- сказала она: -- и какъ только снизу швейцаръ позвонить, сейчасъ же иди сюда и скажи мн.
Вра поднялась, опустила глаза, сдлала постное лицо и выскользнула изъ спальни.
«Куда-жъ двались эти годы?» -- думала Алина, разглядывая свой старый портретъ,-- «Будто недавно, а шесть ужъ лт! Говорятъ, если весело живешь, такъ не замтишь времени! Какая неправда. Хорошо мое веселье!..»
Она спрятала портретъ, взглянула на часы и присла въ-низенькое мягкое кресла.
«А вдругъ не прідетъ?» -- пронеслось
Она вся дрогнула и совсмъ застыла, чутко прислушиваясь. Глава ея горли, щеки то и дло вспыхивали румянцемъ, руки похолодли. Она считала минуты: разъ, два, три... до шестидесяти, чтобы хоть этимъ сократить ожиданіе.
Никто, никто не поврилъ бы, что она можетъ быть такою, никто бы не узналъ ея.
XVII.
Аникевъ подъхалъ къ знакомому дому, знакомому, хоть онъ и никогда не бывалъ въ немъ. Уже пять зимъ жила здсь Алина, и онъ, конечно, зналъ это. Еще до разрыва своего съ женой, да и потомъ, прізжая въ Петербургъ, сколько разъ заставалъ онъ себя передъ этимъ подъздомъ.
Сначала онъ долго ждалъ, что она ему напишетъ, позоветъ ею. Затмъ ужъ не ждалъ ничего, и все же его неудержимо тянуло къ ея двери. Онъ могъ бы, разумется, придти къ ней, она не ршилась бы не принять его. Онъ могъ заставить ее говорить, объясниться, и неизвстно еще, чмъ бы кончились эти объясненія...
Но она хорошо знала его, знала, что онъ скоре умретъ, чмъ явится безъ ея зова. Онъ сказалъ ей это, а что онъ говорилъ «такъ», что онъ ршалъ, то ршалъ безповоротно, чего бы ему это ни стоило.
И она его не звала,-- значитъ, не хотла видть.
Никакая сила не могла его заставить подняться по этимъ ступенямъ. Но бывали безумныя минуты, бывали темные, холодные вечера съ пронзительными втрами, съ дождемъ иди метелью. Въ такія безумныя минуты, въ такіе ненастные, мрачные вечера безысходная тоска гнала его сюда помимо его воли. И онъ именно «заставалъ себя» у гранитнаго парапета набережной, противъ этого дома.
На втру, на дожд, осыпаемый хлопьями снга, коченющій отъ мороза, онъ ходилъ взадъ и впередъ, со взглядомъ, прикованнымъ къ ея окнамъ, то темнымъ, то освщеннымъ.
Да это было чистое безуміе, и, когда оно остывало, онъ, со стыдомъ и злобой, спшилъ дальше отсюда, пряча и скрывая отъ самого себя свою позорную тайну. Онъ старался не думать объ этой женщин, гналъ прочь ея соблазнительный образъ. Онъ проклиналъ ее, презиралъ.
Годами постоянныхъ усилій онъ побдилъ, наконецъ, въ себ невыносимую страсть. Алина перестала врываться въ его внутренній міръ, она ужъ не звучала въ его музык, въ его пніи, въ его горячихъ импровизаціяхъ.
Наконецъ, онъ почувствовалъ, что можетъ безнаказанно встртиться съ нею.
И онъ встртился. Онъ спокойно, какъ ему казалось, вынесъ ея присутствіе, ея близость, пожатіе ея руки. Вотъ онъ входитъ къ ней, потому что она позвала его, наконецъ, и потому, что онъ когда-то сказалъ ей: «я
Но, вдь, онъ долженъ былъ идти спокойнымъ, равнодушнымъ, владющимъ собою. А разв это спокойствіе, когда такъ больно замираетъ сердце, разв это равнодушіе? Не лучше ли назадъ, пока есть еще время? Какая цль, зачмъ ему теперь Алина? Онъ искупилъ ее, ту прежнюю Алину, своимъ душевнымъ униженіемъ, которое долго, долго жгло его стыдомъ... Вдь, къ прошлому нтъ возврата...
«Эхъ, да о чемъ тутъ думать! вдь, хуже того, что было и что есть, не будетъ!» -- вдругъ ршилъ онъ и блдный, съ замирающемъ сердцемъ и презрительнымъ выраженіемъ въ лиц вошелъ къ Алин.
Его почтительно провели въ уютную «интимную» комнату, по которой носился мучительно знакомый запахъ ириса. Хозяйка не заставила себя ждать. Она вышла съ ласковою улыбкой, крпко сжала его руку обими руками.
– - Благодарю, благодарю васъ, Michel! Вы все такой же добрый, вдь, вы могли, имли право и не пріхать!-- говорила она.
Но онъ и не слышалъ. Она ему нанесла нежданный, вроломный ударъ: онъ халъ къ новой, ко вчерашней, чужой Алин, а предъ нимъ была прежняя его Алина, съ прежнимъ, неизмнившимся лицомъ, даже въ той, всегдашней, любимой прическ. И она глядла на него тми самыми глазами весеннихъ и лтнихъ снжковскихъ дней...
Это было черезчуръ. Онъ чуть не застоналъ, такъ сжалось сердце. Онъ взглянулъ на нее еще разъ острымъ, холоднымъ, какъ ей показалось, взглядомъ, и, наконецъ, засмялся, зло засмялся отъ боли.
– - Что же тутъ маскарадъ, кузина?-- проговорилъ онъ.-- Вчеашнее или сегодняшнее?
– - Ни то, ни другое,-- просто отвтила она. садясь и приглашая его рядомъ съ собою.
Это была игра, самая мучительная игра, на которую оба они потратили много искусства, и силы. Это былъ поединокъ не на жизнь, а на смерть. Женщин надо было наврное, безошибочно узнать, сохранила ли она свою власть, или ее уничтожили эти годы. Если она побждена -- насколько ршительна борьба, нельзя ли вернуть потерянное. Мужчина, уже побжденный, задыхающійся отъ нежданно нахлынувшей страсти, гордости и самолюбія, долженъ былъ сохранить видъ спокойнаго побдителя и въ то же время проникнуть тайны женщины.
Оба они жадно, напрягая вс силы, искали отвтовъ въ глазахъ другъ друга. Но, вдь, это старая ложь, что глаза -- зеркало души. Они могутъ быть зеркаломъ тогда лишь, когда человкъ ничего противъ этого не иметъ. Иначе, глядящій въ чужіе глаза увидитъ въ нихъ только свое отраженіе, пойметъ въ нихъ только себя, свои мысли и чувства...
Они говорили обо всемъ, и о самихъ себ между прочимъ, и бесда ихъ имла видъ самой естественной оживленной бесды между старыми знакомыми, между давно невидавшимися родственниками. А безмолвный поединокъ продолжался все съ возраставшимъ ожесточеніемъ.