Злые вихри
Шрифт:
– - Конечно, умлъ!-- усмхнулась Лидія Андреевна, и по лицу ея пробжала злая гримаса.-- Я, разумется, молчу и теперь передъ всми. Я не изъ тхъ, которыя любятъ выставлять на показъ все некрасивое, всю грязь... Наконецъ, я все же ношу его имя; но иной разъ таить въ себ все тяжелое...
Она ударила себя въ грудь рукой и приготовилась плакать...
Варвара Егоровна кинулась къ ней, обняла ее, начала громко цловать.
– - Успокойтесь, голубушка, не разстраивайте себя, знаю я, какъ тяжело все таить, но себ знаю... Я, вдь, тоже таю не мало, моя жизнь не легче вашей, можетъ быть, еще ужасне. Но, вдь, мн-то, мн вы можете говорить все, вы знаете, какъ я люблю васъ... Довренное
Ей показалось, что она сострила, и она сама себ улыбнулась.
«Вотъ дура!» пронеслось въ мысляхъ Лидіи Андреевны.
Но это было совсмъ, совсмъ невольно, и тотчасъ же забылось.
Она глядла на круглое совиное лицо вдовушки, на ея влажные, быстро мигавшіе глаза съ дружескимъ довріемъ.
Она заговорила:
– - Отъ васъ не таюсь. Правда, иной разъ силъ нтъ молчать... Что меня убиваетъ, такъ это фальшь. Вдь, онъ самый фальшивый человкъ, какого можно себ представить! Подумайте только... Я на него молилась, я ему врила, какъ Богу, я считала его просто святымъ какимъ-то, готова была за нимъ въ огонь и воду... И все это только маска, вс его громкія фразы, вся его поэзія... Это человкъ безъ нравственныхъ убжденій, лнтяй и деспотъ. Къ тому же, поврите ли, иной разъ я поневол начинала думать, что онъ... что у него въ голов не совсмъ въ порядк...
– - Я это давно уже говорю, всмъ говорю!-- перебивая ее, воскликнула Варвара Егоровна.
Лидія Андреевна подняла глаза, и взглядъ ея случайно упалъ на довольно большой портретъ Аникева, не безъ цли выставленный въ этой гостиной. На нее, какъ живое, глянуло тонкое лицо артиста съ этой характерной прядью волосъ, непослушно падавшій на широкій лобъ. Свтлые глаза, своимъ загадочнымъ и строгимъ выраженіемъ, будто спрашивали ее: «Такъ я сумасшедшій?»
И она потупилась. Но тутъ же ее вдругъ охватила вся злоба, все негодованіе, вся жажда мести, которыя давно, давно ее душили.
– - Если онъ сумасшедшій, для него же лучше,-- сказала она:-- тогда ему есть хоть оправданіе. Нтъ, онъ не сумасшедшій, онъ просто-на-просто избалованный эгоистъ безо всякаго чувства! Онъ никогда, никогда не любилъ меня и не цнилъ. Ну, скажите, вы меня знаете, разв ужъ я въ самомъ дл такая дурная женщина? Разв я была ему плохою женой?!
– - Ахъ, что вы говорите!-- крикнула madame Бубеньева, опять принимаясь цловать ее.-- Ужъ относительно него вы чисты, какъ кристаллъ! Онъ былъ за вами какъ за каменной стною. Вы говорите «избалованный», да вы же первая его избаловали.
– - Нтъ, не я,-- съ убжденіемъ отвтила Лидія Андреевна.-- Онъ попалъ мн въ руки совсмъ испорченнымъ. Да и потомъ.. Вдь, я была такъ молода, почти ребенокъ, разв я что-нибудь понимала! А когда понимать стала -- было уже поздно. Самое ужасное это то, что онъ никогда и ни въ чемъ меня не слушался. Онъ считалъ меня глупой и даже не скрывалъ этого. Уменъ былъ только онъ одинъ...
– - Нечего сказать, очень!-- язвительно перебила Варвара Егоровна.-- Если бъ уменъ былъ, такъ теперь все было бы совсмъ иначе.
– - Именно, что все было бы совсмъ иначе,-- согласилась съ нею Лидія Андреевна:-- я все, все заране предчувствовала, и Богъ видитъ, что сдлала все для того, чтобъ отвратить погибель. Когда, посл кончины maman и раздла, дла стали запутываться, все можно было еще спасти, все было въ рукахъ. Ему необходимо было начать службу. Я умоляла, я приставала до того, что онъ, наконецъ, согласился. Былъ причисленъ... Вы знаете ли, я дйствовала очень осторожно и почти все уже совсмъ устроила. Было общано прекрасное назначеніе. И чмъ же все кончилось! Я со всми моими хлопотами въ дурахъ только осталась. Онъ, видите,
– - И что же?
– - А онъ ему вдругъ при мн: разв вы тоже достигли своего положенія такимъ путемъ, разв вы тоже по переднимъ бгали и кланялись? А Николай едоровичъ, это, вдь, добрйшій человкъ, и онъ къ намъ расположенъ былъ, онъ ему прямо. «да, говоритъ, только и добился этимъ, что же длать». Ну, словомъ, ничего не вышло, кром непріятностей. Кричалъ, кричалъ, мучилъ меня: я, видите ли, заставляю его унижаться, отравляю ему душу, я запрятала его въ темный чуланъ, гд нтъ ни свта, ни воздуха. Это его любимое сравненіе было. А какой же чуланъ, куда я могла его запереть, когда никакого вліянія я на него не имла, когда онъ всегда все длалъ по-своему! Мн оставалось только глядть на эти чудачества и мучиться. Мошенникъ придетъ въ домъ, на лиц написано, что мошенникъ, подольстится къ нему, и онъ сейчасъ же его за святого считаетъ. Тотъ ему въ карманъ лзетъ; а онъ ему карманъ и выворачиваетъ. Вдь, его, я думаю, вс петербургскіе жулики знали, такъ прямо и идутъ, разскажутъ какую-нибудь сказку, онъ имъ и выложитъ свои послднія деньги. Мн нужно на хозяйство, на Соню, на самыя первыя необходимости -- нтъ денегъ. Да гд же он, вдь, недавно сколько было?! Тутъ вотъ и приходилось узнавать всякія прелести.
– - Воля ваша, или сумасшедшій, или ужъ отъ своего этого ужаснаго характера, чтобы вамъ досадить и страдать заставить!-- перебила madame Бубеньева. Но Лидія Андреевна, поглощенная воспоминаніями, не обратила вниманія на ея слова и продолжала:
– - Я письма перехватывала, никого до него не допускала, и все-таки не уберегла. Доврился онъ этому каторжнику Медынцеву, отдалъ ему весь капиталъ. Я какъ узнала, въ ужасъ пришла. Только, конечно, сама еще тогда не знала, какой это негодяй Медынцевъ... А онъ меня успокаиваетъ, говоритъ: «вотъ ты меня считаешь ни на что неспособнымъ, непрактичнымъ, такъ я докажу теб обратное. Меньше чмъ черезъ годъ нашъ капиталъ удвоится». Ну, вы знаете, черезъ годъ не было ни капитала, ни Медынцева. Кажется, урокъ хорошій на всю жизнь, кажется, посл этого можно придти въ себя и начать меня слушаться, а онъ -- какимъ былъ, такимъ и остался.
– - Да, ужасный, ужасный человкъ!..-- повторяла, качая головою, Варвара Егоровна.-- Счастье еще, что у васъ одна Соня.
– - Хоть и одна Соня, а все же, вдь, и ей жить надо!-- съ отчаяніемъ въ голос воскликнула Лидія Андреевна.
– - Что же вы теперь думаете длать?
– - А ужъ и не знаю. Я въ такомъ чаду, что не могу собраться съ мыслями.
– - Знаете что?!-- внезапно сообразила Варвара Егоровна.-- Времени терять нечего, вдь, теперь все ясно, онъ расточитель, его необходимо взять подъ опеку, только этимъ способомъ можно еще спасти то, что осталось!
Лидія Андреевна задумалась.
Потомъ она схватила свою голову руками и громко заплакала.
– - Я не могу больше!-- кричала она, совсмъ уже не владя собою.-- Я не хочу нищеты, я его жалла, я не жаловалась, выносила все. Но вижу, что моя деликатность съ нимъ насъ только погубитъ... Я его не буду жалть больше... я сорву съ него маску... пустъ вс видятъ, какой это человкъ!.. Ахъ, скажите, пожалуйста, артистъ, талантъ, идеалистъ, художникъ!.. развратный, низкій человкъ -- и ничего больше, самый жестокій эгоистъ -- вотъ онъ кто!..