Злые вихри
Шрифт:
– - Если ужъ этотъ дурень развивалъ передъ тобой свои планы и на меня жаловался, такъ поговоримъ, я только съ тобой и могу говорить обо всемъ этомъ... Но теперь нельзя же,-- и поздно, и силъ нтъ; прізжай завтра вечеромъ, часовъ въ одиннадцать... можешь?
– - Конечно, могу.
Платонъ Пирожковъ, свтя князю на лстницъ, шепнулъ:
– - Слышали они... всегда спятъ такъ, что пушками не разбудишь, а нынче вонъ грхъ какой... Да ужъ все одно... я уйду, безпремнно уйду... силъ моихъ нту...
Вово обернулся и молча показалъ ему кулакъ.
XII.
На
Просунувъ ноги въ мягкія туфли и накинувъ мохнатый купальный халатъ, онъ, какъ сумашедшій, кинулся въ сосднюю со спальной ванную. Здсь лакей уже ожидалъ его и подхватилъ на ходу сброшенный халатъ. Вово съ крикомъ, визгомъ и фырканьемъ окунулся въ холодную, душистую ванну, поплескался въ ней съ минуту -- и выскочилъ продолжая визжать и отфыркиваться.
Лакей накинулъ на него халатъ и принялся, съ почтительнымъ и серьезнымъ выраженіемъ, растирать его до-красна.
Затмъ послдовалъ, въ строгой постепенности, обрядъ умыванья, чистки зубовъ, лощенія ногтей и всякаго прихорашиванья.
Къ половин перваго Вово, въ визитномъ одяніи, свжій, сіяющій, сидлъ въ небольшой своей столовой за завтракомъ. Онъ пробжалъ политическія новости въ газет, просмотрлъ уже боле внимательно, перемщенія по служб и назначенія, заглянулъ въ объявленія о смертяхъ и панихидахъ -- и отбросилъ газету.
Окончивъ завтракъ, онъ перешелъ въ свой кабинетъ. Кабинетнаго и вообще мужского въ этой комнат оказывалось весьма мало. Это былъ настоящій будуаръ легкомысленной, избалованной женщины. Причудливая низенькая и мягкая мебель. Всюду пришпиленные и набросанные куски старинныхъ пестрыхъ матерій и парчи. Пушистые ковры, тигровыя шкуры, душистые цвты въ корзинкахъ, фарфоровыя куколки, мелкія вещицы, альбомы, фотографіи пріятелей и пріятельницъ.
Вово подслъ къ маленькому дамскому письменному столу, просмотрлъ кучу приглашеній и записочекъ, а потомъ развернулъ свой бюваръ. На боле чмъ полдюжин крохотныхъ бумажекъ съ художественно сдланнымъ гербомъ Вово набросалъ каллиграфическимъ почеркомъ по нскольку привычныхъ французскихъ фразъ, заклеилъ въ конвертикъ съ такимъ же гербомъ и подавилъ пуговку звонка.
– - Вотъ, отошли,-- сказалъ онъ вошедшему лакею:-- да закладывать скоре и никого не принимать, скажи швейцару, а какъ Петръ подастъ карету, сейчасъ же доложи мн.
Сдлавъ эти распоряженія, Вово быстро замелькалъ по своимъ коврамъ и тигровымъ шкурамъ, находясь, очевидно, въ необычномъ нервномъ настроеніи. Ему, дйствительно, приходилось ршать задачу, а это никакъ ужъ не входило въ его всегдашнее утреннее препровожденіе времени.
Вово нердко брался исполнить чьи-нибудь порученія, даже иной разъ и довольно деликатнаго свойства, требовавшія отъ него осмотрительности и такта. Онъ всмъ былъ радъ услужить. Но при этомъ онъ относился къ длу всегда очень спокойно и равнодушно, чужіе интересы и затрудненія не волновали его, не нарушали его внутренняго равновсія.
Теперь же онъ волновался,-- этотъ «Миша» не выходилъ у него изъ головы и не давалъ ему покою. Вчера, возвращаясь отъ него и даже лежа въ постели, онъ думалъ о словахъ Платона Пирожкова.
Сегодня проснулся, и опять, сразу,
Кончилось тмъ, что онъ ршилъ побывать у Лидіи Андреевы.
Это было не особенно для него пріятно, Лидія Андреевна, со времени своего разрыва съ мужемъ и внезапнаго его отъзда изъ Петербурга, сдлала все, что можетъ только сдлать женщина, для того, чтобы удержать при себ всхъ его друзей и знакомыхъ. Относительно большинства, и большинства подавляющаго, ей удалось это. Но все же оказалось нсколько человк, незамтно прекратившихъ посщать ее. Въ ихъ числ, и даже раньше другихъ, былъ князь Вово.
Съ тхъ поръ, изрдка встрчая Лидію Андреевну, онъ ясно видлъ, что она не только вычеркнула его изъ своего списка,-- а прежде онъ пользовался всми знаками большого ея расположенія,-- но прямо занесла его въ новый списокъ -- своихъ личныхъ враговъ. Онъ зналъ, что многіе изъ «ея друзей», поддерживающихъ съ нею постоянныя сношенія, не стсняются осуждать ее и подсмиваться надъ нею. Онъ же никогда и никому не говорилъ о ней ничего дурного.
Вся эта семейная драма оставалась ему непонятною, и онъ склоненъ былъ считать въ ней виноватымъ, главнымъ образомъ, Аникева. Но дло въ томъ, что онъ безсознательно любилъ «артиста», влекся къ нему, а Лидія Андреевна никогда не казалась ему привлекательной.
Пока закладывали лошадей, Вово нсколько разъ измнялъ свое ршеніе... хать сегодня и сейчасъ, чтобы застать наврно, хать до вечерняго свиданія съ Аникевымъ. Можетъ быть, что-нибудь и выяснится. Потомъ являлась мысль: нтъ, лучше подождать; послушать что онъговорить будетъ... Однако, вдь, «дятелъ» сказалъ достаточно, и все ясно...
хать ужасно не хотлось.
Все-таки, садясь въ карету, Вово объяснилъ кучеру адресъ Лидіи Андреевны и даже прибавилъ: «пошелъ скоре».
Карета остановилась у большого, новаго дома на Фурштатской. Швейцаръ весьма предупредительно распахнулъ двери и на вопросъ Вово отвтилъ, что госпожа Аникева дома. По широкой отлогой лстниц, на каждой площадк которой оказывалось четыре двери, Вово поднялся въ третій этажъ и прямо передъ собою увидлъ ярко-вычищенную мдную дощечку Лидіи Андреевны.
Онъ позвонилъ. Ему тотчасъ же отперла франтоватая горничная, впустила его, повсила его шубу въ темной передней, пригласила войти и пошла докладывать.
Вово оказался среди просторной гостиной, гд все находилось на своемъ мст, какъ всегда бываетъ въ «приличныхъ» домахъ средняго круга. Вово узналъ не мало знакомыхъ прежнихъ вещей. Вотъ и Мишинъ рояль. Но Мишинаго духа, его вкусовъ и слда не осталось въ этой комнат... Она полна Лидіей Андреевной, она представляетъ полную противоположность тому жилищу, гд вчера ночью витали призраки и слышались ихъ печальные вздохи. Здсь нтъ, да чувствуется, что и не можетъ быть никакихъ призраковъ.
XIII.
Въ сосдней комнат легкое покашливанье, шорохъ,-- спущенная портьера раздвинулась и пропустила высокую, темноволосую, массивную фигуру Лидіи Андреевны. Совсмъ еще молодое,-- ей было не больше тридцати лтъ,-- лицо ея съ крупными очертаніями и большими срыми глазами многими признавались очень красивымъ. Въ немъ, однако, недоставало главнаго: изящества и выраженія. Глаза ея ровно ничего не говорили. Вся она казалась какою-то тусклой, несмотря на блескъ волосъ и здоровой румянецъ, почти никогда не сходившій съ ея крпкихъ, круглыхъ щекъ.