Змееносец. Истинная кровь
Шрифт:
— Вы по-прежнему не верите мне, — она помолчала и, сделав глубокий вдох, сказала: — Мессир, вы вправе поступать, как сочтете нужным. Я подчинюсь любому вашему решению.
— Я верю вам, — прошептал он, удерживая ее, не давая ей вырваться. — Я верю вам, если вы верите самой себе. Потому что люблю вас слишком сильно, чтобы не верить. Вы слышите, Катрин? Я вам верю!
Она приложила ладони к его рукам.
— Слышу, — шепнула она. — Я слышу вас, даже когда вы молчите.
Серж сглотнул ком, подступивший к горлу и склонился к ней,
— Верните мне поцелуй, что задолжали в утро, когда мы расстались в этом саду. Ведь вы тогда целовали меня, жена моя. Так довершите то, что начали тогда.
Не мешкая ни минуты, Катрин обвила руками его шею и прикоснулась губами к его губам. Сначала легко и нежно, но с каждым движением ее поцелуй становился все более жадным и нетерпеливым. Она целовала его так же, как тем утром. Так же, как могла целовать только своего любимого трубадура.
И задыхаясь от нежности и желания, захвативших его, он подхватил ее на руки, оторвался на мгновение и прошептал:
— Я больше никогда не стану петь канцон зимой. Вы мерзнете.
Увернувшись от его губ, она рассмеялась:
— Это жестоко — лишать меня своих канцон на целую зиму. Лучше не пойте их на дворе, чтобы в следующий раз мне не пришлось вновь выходить за вами.
— Прекрасно! Отныне я стану их петь исключительно в нашей спальне! — он, смеясь, глядел на ее лицо, на нежные губы, на ясные глаза, на высокий лоб, на рыжую прядку, торчавшую из-под капюшона. И вдруг смех замер на его губах. Лицо сделалось серьезным и мрачным.
— Прости меня, — проговорил он, с трудом выбирая слова. — Прости… твои волосы… Я никогда этого не забуду…
— Это слишком малая цена за вашу жизнь. Но я была бы рада, если бы мне больше никогда не пришлось ее платить.
— Клянусь! Никаких походов! — торжественно объявил маркиз. — Пожалуй, если нам еще когда-нибудь столь нелепым образом придется доказывать друг другу свою любовь, местом сражения я выберу опять же — нашу спальню.
XXXXVI
25 декабря 2015 года, Париж
Все еще пытаясь понять, как же так вышло, что в Трезмоне прошел целый год, в то время как в образцовом Париже лишь месяц, Поль Бабенберг обнаружил себя в квартире Лиз, с ее медведем в руках. И облегченно вздохнул. За время, проведенное в 1186 году он решил, что в 2015 ему нравится больше. И ничуть не расстроится, если больше никогда не увидит Трезмон со всеми его обитателями. Точняк! Ну, если только не считать Скриба. Хотя последний, кажется, на него сильно обижен. Но кто ж мог знать, что герцогиня выбрала маркиза! Король-то получше будет. И это ее сын — маленький дьяволенок, который лишил их с Лиз сна и покоя на целых три дня!
«Точно ведьма. Права Барбара. Эх, жаль полудурка», — подумал Поль и почесал затылок.
— Черт! — взвизгнула Лиз. — Ты хоть бы предупредил! Меня эти скачки во времени пугают!
Она осмотрелась по сторонам.
— Я же говорила, что дыра — это ты!
— Угу, — буркнул Поль, отбросил в сторону медведя и притянул к себе Лиз. — Ты такая умная. Может, знаешь, как запереть эту дыру? Надоела эта нудятина…
— Не знаю, — счастливо улыбнувшись, шепнула та в его губы, — я уже говорила тебе как-то. Мне хоть куда угодно, лишь бы ты меня с собой прихватить не забыл.
— Нет! Тебе туда больше нельзя. Либо в сундуке придется прятаться, либо, Ignosce mihi, Domine, бесов изгонять начнут. Ты видела этого Ницетаса? Сущий идиот! Остаемся здесь, — он прижался к ее губам. Но неожиданно отстранился и заглянул ей в глаза: — А как ты смотришь на то, чтобы завести маленького Бабенберга? Или маленькую…
— С ума сошел! — возмущенно воскликнула Лиз и быстро отсела от него. — Никаких детей! Чайлдфри! Все! Нанянькалась!
— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно пробормотал Поль и, помявшись, спросил: — А чайлдфри — это как картофель? Лиз, ты же не собираешься… ничего такого… — он сделал «страшные глаза».
— Какого такого? — шепотом уточнила Лиз, насторожившись.
— Я не знаю… но мелкий маркиз тебя так достал, что ты готова была его бросить в печь…
— Ты совсем уже? — окончательно обалдев, гаркнула Лиз. — Я тебе что, инквизитор?
— Нет, конечно… Но я же еще не очень в твоем времени… эээ… разобрался. Может, так принято… Не сердись, — подсел Поль к девушке.
— Да разве можно на тебя сердиться? — Лиз обняла его за шею и нежно поцеловала висок. — Просто никаких детей. И все. Договорились?
XXXXVII
25 декабря 1186 года по трезмонскому летоисчислению, Трезмонский замок
Счастливый Мишель почти бежал по бесконечным коридорам замка, торопясь к жене. То, что он сейчас испытывал, было бы похоже на чувство, которое испытывает вернувшийся домой рыцарь после победы над драконом.
Он подошел к своей спальне, толкнул дверь, которая к его огромной радости была не заперта. И увидел королеву, сидевшую в «его» кресле. Глаза ее были заплаканы и сердиты. Мишель улыбнулся самой довольной улыбкой, подошел к Мари и поцеловал ее.
— Теперь все и всегда будет хорошо, — прошептал он ей.
— Не будет! — рассерженно выпалила Мари и влепила пощечину королю.
Мишель потер щеку и, продолжая улыбаться, поднял ее из кресла.
— Не спорь! — уселся сам и притянул жену к себе на колени.
— Если ты еще когда-нибудь так сделаешь, то я… я… Мишель, я за эти несколько минут здесь в одиночестве такое себе представляла, что… Посмотри, у меня, наверное, вся голова седая!
Очутившись здесь, в этом кресле, без него, она едва не сошла с ума от одной мысли, что теперь неизвестно, чем это все может закончиться — он решил за нее. Как лучше ей. Но при этом ей бы было куда как спокойнее, если бы они оставались вместе.