Змеёныш
Шрифт:
Шли дни. Змеёныш экспериментировал и учился.
Он с безучастным удивлением наблюдал за собой со стороны и отмечал, как изменился после смерти Мазая. Она стала последней каплей — теперь Змеёныш всё меньше был человеком. Слепая ярость и жажда мести, охватившие его после смерти Мазая — последнего живого существа, связывавшего его с людьми, — ушли в глубь сознания. Их сменила холодая, чистая, расчётливая ненависть. Конечно, он отомстит. И это будет такая месть, от которой не уйдёт никто. Не только Слон и его подручные — ни один человек в Зоне. Для этого нужны силы. Силы и
2
Добравшись до заброшенного посёлка, отряд Мирового остановился в двухэтажном председательском доме, сохранившемся лучше других построек. Это был запасной схрон, не такой обжитой, как подвалы школы, но сюда было ближе. Раны Кипятка оказались опасными, Мировой подозревал, что тот не выживет. Раненого положили на втором этаже, перевязали и сделали несколько уколов. На пятый день после перестрелки в грузовой станции Кипяток ещё бредил. Круча, как сиделка в больнице, промывал воспалившуюся рану, менял повязку, делал уколы обезболивающего и антибиотиков, однако Кипяток не приходил в себя. И в бреду всё твердил про сто тысяч. Мировой не мог это слушать и больше не поднимался к раненому.
Всех охватило уныние. Сталкеры спали до полудня, после завтрака валялись на кроватях, почти не разговаривая, старались не смотреть друг на друга. Дылда листал книги из шкафа председателя — какие-то древние отчёты о съездах коммунистической партии и сельскохозяйственные журналы с пожелтевшими страницами, Телёнок иногда плакал. Мировой мрачно ходил по комнате, заложив руки за спину. Круча почти всё время проводил на втором этаже возле друга. Рюкзак Рыжего лежал в углу, возле него стояла рюмка, накрытая высохшим куском чёрного хлеба.
Острее всех упадок сил ощущал Мировой. Для него схватка с долговцами была чем-то большим, чем неудавшаяся операция. На седьмой день он не выдержал и сорвался на спустившегося вниз Кручу:
— Чего похороны изображаешь? Человек-скала равнодушно посмотрел на Мирового.
— Не шуми, всем хреново.
Мировой с видимым усилием взял себя в руки, прекратил мерить шагами комнату и остановился возле стола. В доме было холодно, влажно, слабо пахло плесенью. За окнами стемнело, под потолком горела люстра в самодельном абажуре; натянутая на проволочный каркас красная ткань окрашивала комнату в тревожные багровые тона. Телёнок валялся на кровати, закинув ногу на ногу, Дылда в углу под торшером уткнулся в книгу. Круча прошёл к столу, налил в кружку остывшего чая из эмалированного чайника, взял из миски холодную картофелину в мундире, макнул её в соль, не очищая. Клеёнка на столе была изрезана, рисунок почти стёрся.
— Как Кипяток? — спросил Мировой, побарабанив пальцами по столу. — Сегодня его бреда не слышно.
— Зашёл бы и глянул, — не прожевав, глухо отозвался Круча.
— Хочешь сказать, я плохой командир? — вспыхнул Мировой, в упор глядя на сталкера.
Человек-скала пожал плечами.
— Ты сам это сказал, — пробормотал он и громко глотнул.
Мировой ударил кулаком по столу.
— Давайте с этим разберёмся! Сколько можно молчать? Вы все
Поморщившись, Дылда оторвался от книги:
— Ты не прав, командир.
— Может быть. Тогда объясни, почему ты целыми дня читаешь, никуда не выходишь, почти не жрёшь и в глаза мне не смотришь?
Сталкер отложил книгу, поднявшись, подошёл к столу, сел рядом с Кручей.
— Ну, хватит. Не вышло, облажались, чего теперь? Ты не виноват…
Мировой упрямо качнул головой.
— Вы все думаете, что я виноват, что я послал вас на заведомо невыполнимую операцию, что я убил Рыжего! — Лицо его побледнело, на щеках выступили красные пятна. Он долго сдерживал себя, и теперь гнев рвался наружу. Дылда с Кручей переглянулись, они ещё никогда не видели дисциплинированного командира, бывшего военного, таким.
— Командир, в чём дело? — окликнул его Круча. — Ну, не вышло, так чего теперь кричать? Мы знали, на что шли, и Рыжий знал. В Зоне у каждого смерть за плечом стоит.
Мировой, тяжело дыша, сел и уставился в стену.
Телёнок поднялся, подошёл к столу, взял из миски картофелину, откусил и принялся вяло жевать, не отходя и не садясь. Задор новичка исчез, Телёнок поддался общему настроению и бездумно хандрил. В голове крутилась только одна мысль: неужели теперь всегда будет так? Может, тогда лучше уйти? Он уже забыл, что его привело в Зону, что толкнуло бросить всё и присоединиться к сталкерской вольнице.
Мировой поднял голову, посмотрел на равнодушного Телёнка.
— Это наказание, — внятно произнёс он, переводя взгляд на Кручу. Тот с удивлением посмотрел на помрачневшего командира. — Наказание, — повторил Мировой. — Я не суеверный, вы знаете, никогда ни в какую мистику не верил. Но Зона меня наказала за то, что…
Он не договорил — на окраине посёлка завыли на разные голоса псевдопсы и слепые собаки. Все, кроме Мирового, бросились к окнам. Тусклый свет луны озарял тёмные силуэты, выныривающие из мрака на краю леса.
— Это же… — начал Телёнок.
Волна мутантов захлестнула посёлок — большая стая псевдопсов и слепых собак, между которыми неслись кабаны. Услышав щёлканье клешнёй, Дылда крикнул:
— Псевдоплоть!
— Сюда бегут. — Круча поспешил к лестнице, схватив стоящий возле дверей автомат, кинулся наверх. Дылда с Телёнком тоже взялись за оружие, выставили стволы в окна и открыли огонь.
Бездеятельным оставался только Мировой. Он стоял посреди комнаты и зло улыбался, не пытаясь взять оружие.
— Мутант пришёл отомстить, — почти с облегчением произнёс он. — Мутант, Змеёныш.
Телёнок оглянулся на командира, раскрыв рот, собрался крикнуть что-то, но так и не крикнул.
В маленькой комнатке на втором этаже Круча оттащил кровать Кипятка от окна, выбив стекло, начал стрелять. Псевдопсы, слепые собаки и кабаны бежали по улице к дому, проламывали частоколы. Круча поливал их короткими очередями, то один, то другой мутант падал, но остальные неслись дальше, дом дрожал от их топота.