Змеесос

Радов Егор Георгиевич

После этой речи Яковлев доел банан и выкинул кожуру вдаль. Наступил вечер, звезда светила над островом, предвещая новую эру. Ничто не нарушало ожидание великих родов. Яковлев был готов к борьбе. Лао, обращенный в зародыш, существовал где-то там. Н. Николайчик ничего не ведал про это.

§

После всего солнечное утро началось радостно, словно начало новой эры. Иаковлев блаженствовал на сносях, опустив ноги в прохладный ручей, и пребывал в грезах, похожих на опиумные. Его беременность достигла предельного срока и была готова удачно завершиться, превратившись

в собственную цель. Ласковое одиночество было как нельзя кстати; остров вокруг цвел пальмами и бананами и белел гордыми длинными колоннами, стоящими то там, то здесь. Иаковлев с тщательной осторожностью гулял по берегу океана, опасаясь упасть, поскольку в этом случае мог родить раньше времени. Иногда он ел какой-нибудь вкусный плод и хмурил брови. Он был здесь один, и был как царь и бог.Завернувшись в некий хитон, Иаковлев делал на столбе зарубку, свидетельствующую о том, что начался еще один день. После этого он шел в хижину и переставлял там настенный календарь, который у него тоже был. Потом он говорил себе:

— Доброе утро, — и сразу же шел на охоту. На охоте он долго выслеживал зверя, используя бинокль, потом расстреливал его автоматом, а после этого, крича разные заумные звуки, подбегал к поверженному зверю и кидал в нею камни и копья.

— У-лю-лю! — радовался Иаковлев, наступая на кровавую тушу своей кривой ногой.

Потом наступали минуты блаженства, во время которых Иаковлев ел зверя. Кровь капала с его подбородка прямо в желтый островной песок (Иаковлев обожал сырое мясо), и ребенок внутри утробы одобрительно шевелился, словно желая уже выйти наружу к тоже присоединиться к съедению этой пищи. Но Иаковлев думал о чем-то другом. Однажды он съел большую ящерицу и отбросил ее скелет далеко прочь от себя. Тут же он ощутил умиротворенную усталость, лег прямо на песок, закрыл глаза и сладко заснул.

§ (сон Иаковлева)

«Эй, Ты, Сын Мой — Я говорю тебе; слушай и внимай Слову, чтобы сделать так, как надлежит, и Верить».Эти звуки — там, где лиловый конец Одного и лиловое начало Другого. В грустной, пустой и бесконечной пещере был водопад, какие-то цвета, почти никого, кроме кого-то, кто говорил; и собственно Ты, в этом случае сын; и отец, наверное, тоже. Сядь на стул, вытяни ноги, расслабь мозг, слушай меня.

— Кто это?! Я семь один и только, все, что было моим Богом, есть мой Друг, Все, что было моим Другом, есть мой Сын. Никого больше не может быть там и здесь.

Разгневанный Иаковлев пытается застрелить собственную персону."Не ставь себе предел там, где есть дальнейший путь; если двигаясь вверх , ты нашел свой низ (ха-ха-ха!), если стремясь направо , ты достигаешь левой своей стороны, то иди вбок, или скажи «хрясь».Хрясь! Мать твою!«Моя мать — твоя тайна, сын ты мой, Яков. Смерть ее — тайна, слушай меня, Сын, и твоего Сына ждут великие дела. Я же с тобой, мой храбрый Яки».

— Кто ты, еще более верхний, нежели Я?

«Кто-то зовет меня Кибальчиш, другие говорят, что я — Женщина. Не слушай их, ты узнаешь меня сам. Я ничего не хочу, открой глаза и смотри сюда; твой Сын действительно нужен, это будет ясно. Он убьет их всех и спасет».

— Мой сын — мой друг, я сам знаю все, что я знаю.

— Это клево!

Ошарашенный

Иаковлев через сорок лет после Победы находит своего Отца.«Тебе повезло, ты будешь видеть. Завтра ты произведешь на свет великую личность, она не представляет из себя ничего. У Сына нет привязанностей — он убьет, не задумываясь. Так хочешь Ты, чтобы есть мясо. Ты мне противен и страшен, сынок».

— Я сделаю, как ты велишь, — сказал Иаковлев, встав на одно колено перед Этим. — Я буду любить тебя!

В этой пещере можно видеть что-то другое. Здесь, на глубине, все имеет иной смысл и цвет. И Ты пытаешься видеть, Ты смотришь туда, пытаешься открыть глаза, хочешь знать, в чем дело, пробуешь разговаривать или зажечь огонь. И что означает этот лиловый цвет наверху.«Завтра ты родишь нечто. Ты, может быть, умрешь; прощай, Иаковлев. Но твое дело будет иметь свой конец. Помнишь ли ты начало?»

— Крыльцо? Два кольца, два конца, посередине…

«Прощай, Сын. Уничтожь весь этот отпавший от Нас мир. Они не хотят Высшего, они хотят бесконечного. Ты станешь таким же, но Ты есть Я».

— До свидания, я готов стать Отцом.

Все было именно так, и никто не может отрицать Истину. истина может быть только такой, все остальное есть Ложь . Тот, кто идет ложным путем, не следует святым заповедям — тот поклоняется всякой шушере. Других путей нет.

§

И он проснулся ночью в значительном настроении, чувствуя себя готовым к еще более великим вещам, чем его собственные дела. Он был Яковлевым, и все только начиналось — не было причин для грусти и любви. огромный живот пробуждал в остальном теле нежность, словно любовница. Ребенок бушевал там внутри, желая покинуть этот рай, совершив путь, обратный пути, который производят те, которые делают нечто, называемое грехом, или грешком.

— Я счастлив, — объявлял Яковлев всему остальному.

Он уже одиннадцать месяцев носил свое бремя, ибо высшие существа могут носить это так долго, поскольку все, что не принадлежит общему, устанавливает свои собственные законы и следует им, нарушая в то же время другие, управляющие Вселенной и большинством.Но как же произвести роды, если половая принадлежность мешает появлению чего-то нового, и врачей тоже нет рядом, а они могли бы взрезать любой индивид для получения из него интересных научных данных и высшей жизни? Америка оставила Яковлева, откупившись ненужным сейчас миллионом — она была самодостаточна и была в общем любой на выбор; и запотелые кока-колы классик, как и прочие sodas, всегда исправно вылетали из автоматов в руки довольных многонациональных людей, но там не нашлось места для Бога и для его сына.Яковлев мучился, шагая по поверхности острова, и у него болел живот.

— Это сын мой болит, вы слышите, существа! — кричал Яковлев, страдая невозможностью родить. — Я сейчас лопну, и, может быть, воскресну, но мой отпрыск, мое любимое продолжение покарает вас всех, ибо я был здесь, умирая от тоски, а вы не подали мне руки, не вкололи наркоз, или морфий, чтобы не было так мучительно больно, не заняли меня затейливой беседой о целях существования, не укрыли меня одеялом и не спели мне песню. Я проклинаю вас, гады!!!

Яковлев потом засмеялся, потому что, в принципе, ему было наплевать на то, что он сказал, но это было интересно. Наконец, ему надоело ходить, наблюдая пальмы и джунгли, и он лег на песок около океана и решил отдаться своей судьбе.