Змеесос
Шрифт:
— Все это нужно было для дела! Для познания!
— Я понимаю. — говорил Александр Иванович, качаясь в ветре любых возможных перемещений, словно подвешенный в виде маятника толстый человек.
— И потом, я должен был узнать любовь и страсть! — крикнул Миша Оно.
— Я тоже хочу, — сказал Александр Иванович, сворачиваясь в маленький, точечный клубочек на манер зарождающейся Вселенной перед грядущим взрывом.
— Все впереди! — воскликнул Миша и оптимистично засмеялся.
— Все-таки вы — предатель. Оно, — тихо сказал Александр Иванович, смотря вдаль. — Но я обязан подчиниться вам, потому что вы несете главную миссию и задачу. Я вообще — никто. Я не знаю. кто я. Есть я, или нет? Не знаю. В этом мире только разные гады и гниды рождаются, чтобы свершить великую цель, обладая при этом благородной и ясной задачей, а твердые и несгибаемые существа, такие, как я, проводящие до конца свои принципы и установки, всегда гибнут в глупых ситуациях от рук каких-то козлов.
— Ничего страшного, — серьезно сказал Миша. — В любом случае, это было чудесное приключение. Помнишь ли ты вождя, джунгли, прекрасных шоколадных женщин?
— Я помню другое, — ответил Александр Иванович, перестраивая свое настроение на ностальгическую волну. — Я помню этот кайф от тяжелого железа, впившегося в мои запястья; этот блаженный ужас перед насильственным броском в небытие, минуту, когда я вышел из подземелья и увидел утро — ради нее я готов повеситься тридцать раз подряд; это раннее, еще холодное солнце и моя жизнь — здесь, со мной; это утро было самым лучшим, потому что последним. Почему вы не повесили меня. Оно? Лучшей реальности не будет; все остальное — всего лишь запутанные абстракции, фикции, которых не существует. Я хочу назад — в петлю!
— Вот в этом и есть твоя главная ошибка, друг мой; но все равно — благодарен ли ты мне за то, что я предал тебя, и ты испытал все это? Запомни, сынок, малая мудрость сводится к нормальным нравственным законам, в соответствии с которыми иные поступки ужасны, но не будь их — этих поступков — что бы оставалось делать нам? Нельзя испытать счастья от «непредательства» в мире, где никто никого не предает; в этом смысле предатель — творец, он создает ситуацию, новый поворот, целую жизнь, а стойкий человек с закрытым ртом, от которого не добьешься никаких сведений — даже тех, которые абсолютно никого не волнуют — он идет у предателя на поводу; он не создает сам ничего: и если представить этих двоих в виде любящих друг друга педерастов, то предаваемый будет пассивным.
Миша Оно замолчал после этой тирады и посмотрел на Александра Ивановича, обнаружив, что тот почти ничего не слушал, а думал исключительно о своем, и тогда Миша плюнул куда-то вдаль и решил снова оказаться где-нибудь в конкретной действительности.Через какое-то время они уже стояли на опушке и смотрели на березу прямо перед собой. Александр Иванович снял ботинки и насладительно провел кончиком ноги по зеленой траве. Было прохладно и свежо.Миша Оно задумчиво посмотрел в сторону начинающейся за опушкой чащи, в которой были дупла, дубы и мрачная тьма и что-то прошептал про себя, видимо, приняв некое решение. Александр Иванович умиротворенно молчал, слушая тихий звук ветра, шевелящего листья и ветки, и опять был готов к любой участи, так как он, в принципе, не имел никаких главных ценностей и целей и воспринимал реальность адекватно ей самой — без любых надстроек и осмыслений. Потом он поднял голову и скучным голосом спросил:— Ну что, Миша? Мы опять не попали туда, куда ты хочешь? Где твой мир, где твоя цель? Здесь нет ничего — все едино; и вожди, и березы, и чувства.
— Да, ты прав, это не то, — сказал Миша. — Но я знаю, что мне делать.
— Что же?
Миша Оно нагнулся, взял большой камень, прицелился и со страшной силой метнул этот камень в голову Александра Ивановича. Раздался стук, пролилась кровь. Александр Иванович упал, схватился рукой за голову, а Миша подошел к нему.— Ааа… — застонал Александр Иванович, увидев кровожадный взгляд Миши.
— Чтобы попасть, в этот идиотский мир, — сказал Миша Оно тоном лектора, рассказывающего о коллизиях семейной жизни, — я должен поступить неадекватно. Например: я должен тебя съесть.
— Что?-переспросил окровавленный Александр Иванович.
— Съесть. Ритуальное людоедство в данной ситуации является чистым маразмом, поэтому я остановлюсь на нем. А может быть, твоя кровь согреет мое одиночество.
Александр Иванович попытался встать, но Миша сильным ударом ноги в морду поверг его в грязь.— Лежать, скотина! — скомандовал он и ударил беднягу второй раз опять в морду.
— Милосердие… — прошептал Александр Иванович.
— Власть! — крикнул Оно, начав настоящее избиение.
— Ты, гнида вонючая, онтологический выблядок! Я из тебя вытрясу бессмертное чувство "Я"! Твои уши будут хрустеть у меня за щекой.
Ноги и руки мелькали, нанося беспощадные удары. Хрипела жертва, моля о помощи, хрустели кости и хрящи. Кровь выступала из тела, свидетельствуя о подлинной силе побоев. Фингалы даже не успевали образовываться, поскольку лицо находилось постоянно в деле и даже уже не защищалось от злых ног с каблуками, а как бы плюнуло на свое дальнейшее будущее. Миша бил и бил, и даже присвистывал в ритм, непонятно для чего. Он сказал:— Когда же ты уже сдохнешь, гадина!.. Может, тебя кончить ножом?
Телесное месиво не отреагировало на это предложение. Тогда Миша вытащил из-за пояса большой острый нож и ловкими, умелыми движениями отрезал у Александра Ивановича голову. Он поднял ее за волосы, посмотрел в разбитые глазницы с остатками глаз, плюнул в эту рожу, и словно футбольный мяч, пнул эту голову носком сапога, так что она отлетела куда-то в сторону. Потом Миша склонился над искореженным телом.— Что бы у него съесть эдакое? — размышлял Оно, щупая плоть. — Может быть, член?