Было все. Попытки и поползновения создать что-то другое пробовали достичь некоей новизны в сочетаниях маленьких частиц меж собой, но и так уже все было, а остального не дано.И Миша Оно возродился на сей раз в облике Антонины Коваленко.С гордостью после разных своих детств и воспитании он ощущал иную половую принадлежность, сознавая ее такую же убедительность и прелесть, как и естество прошлого члена тела, и словно был готов к приему на своих будущих телах и иных органов, которые тоже придутся наверняка к месту и украсят физический смысл их бессмертного носителя. Первое время он любил стоять голым у зеркала, наслаждаясь собой и очень желая совершить с собой половой акт. Но потом он привык и не замечал своей ситуации и даже стал засматриваться на мужчин, которые шли по улицам и были агрессивны и милы.
— Ах, невероятно, я просто крошка, детка! — говорила Миша Коваленко самой себе, умиляясь. — Но я очень умная девочка со своей жизненной задачей. Я расту, как цветок, и я еще дева, но я очень умна и слегка ветрена. Трам-там-там!!!
И она прыгала вверх и задирала свою юбку просто так. Ей было семнадцать, и она собирала марки. Ее отцом в то время был Артем Лебедев, и он говорил:
— Миша, подумай о миссии, она высока!
— Я не хочу, папик! — жеманясь, отвечала Антонина, чмокая отцовскую щечку. — Помнишь, в позапрошлом рождении ты был изнасиловавшей меня тетей Дуней? Это было отлично, а сейчас я сама с усами. Не лезь в мою душу, не теши мне на голове кол, не надевай мои девичьи трусики себе на голову-сейчас не это время и не та реальность. Просто будь дурачком-папой, или я прикончу тебя в два счета табуреткой. И не называй меня по-мужски, потому что это грех нашей общей веры. А я хочу летать и играть.
— Это ты нарушаешь долг твоего отца, внедряясь в эту мерзость! — кипятился Лебедев, беря девушку за талию. —Ты б
лучше решилась на инцест, занявшись со мной любовью, тогда бы это что-то да значило! А так ты и будешь жить, как прочие, и твой конец мне известен.
— Заткнись, отче, — отвечала Тонечка, — ты сам прекрасно соображаешь, что просто хочешь меня трахнуть, и не потому, что я твоя дочь. И совсем глупо с твоей стороны подводить какие-то высокие принципы под вполне обоснованную всем здешним укладом жажду кровосмешения — подумайте, как интересно, остро, возбудительно!.. Да ты сросся с этим миром, как со своим собственным, папочка, вот и все!
— Неправда! — рявкнул Лебедев, разгневанно ударив ладонью по ноге. — Это грязная ложь. Когда десять поколений назад я отрезал свой клитор и съел его на глазах у всей школы — тогда, согласен, я действовал ради собственного удовольствия. Я был еще недостаточно тогда зрел и верил во все, что нам талдычат в Центре Всего. Но сейчас… Подумаешь — переспать с папой! Кого это может удивить? Я спал с папами десятки раз. Откусывал ихние члены. Откручивал яйца. Это было до боли прелестно. Но тебе я предлагаю другое. Просто трахнуться со мной. Понимаешь? И именно обыденность этого деяния — без убийств, без зверств, без особой страсти (да и дадут мне каких-то лет семь) — будет означать восстание против этого прекрасного миропорядка. Или ты забыл, кто ты такой?!
— Я — это я, а ты, папка, дурак, — упрямо сказала Антонина. — Ты не понимаешь, что я отдам честь только богу.
— Какому?
— Ну что тебе, рассказать все его надпрошлое? Мне кажется, это великое существо, и оно будет со мной в веках и световых годах.
Коваленко замолчала, представив себе что-то ценное.
— Как знаешь, стерва, — проворчал Артем, отворачиваясь к стене. — сделай уроки и живи, как хочешь. Пусть свершится твое падение. Я всего лишь здесь и только отец. Да здравствует Федоров!
— Я согласна с этим, о, мой тятя! — серьезно проговорила Антонина и решила уйти гулять. И было все.
На бескрайней, как степь, улице, стояли великие дома со светом и огнем, и бывшие Владимиры и Лао сидели везде, обращенные в Месропов и в Миш и в другое произвольное имя; восторженные фонари удачно заменяли солнце, разные предметы путались друг с другом, как волосы в бородке вождей; улицы зияли, как площади, как утренние лица, как сырные деревни, как медовый сеновал ура! ура! это бывший Джон, а этот был просто зверем и отгрыз у Кати лямочку, и ее тело открылось, будтовпервые — в красивом театре, и вся публика тут же встала с мест, словно на сцену вышел Высший, и хлопнула своими руками о другие свои руки; и улицы были вокруг, и шумели, как брюзжащий человек.И эта улица была перед лицом, готовая к поглощению себя, и девичьи ножки имели каблуки, чтобы стучать по застывшему гудрону, который именовался «асфальт», и Антонина Коваленко начинала свой путь.Этот путь. как и всегда, проходил через самые различные моменты, и все, попадающее в поле личного бытия, готово было произвести самораскрытие и предстать во всем своем многообразии и конкретности, ничего не предлагая, но просто радуясь данной встрече. Антонина, трогательно улыбаясь, воспринимала все, что ей было отпущено напоказ в эти миги. Ее тело шло, вертя бедрами, но мозги были заняты возвышенными ощущениями.Внезапно рослый мальчик, вышедший из подъезда, тронул за плечо нынешнюю героиню. Она вздрогнула, обернулась, дернулась, словно ей за шиворот опустили ехидну, и громко сказала:
— Ах, блин!..
Мальчик плюнул и ответил:
— Волшебница, послушайте мои рассказы о нас с вами, вы же знаете меня, мы с вами где-то встречались, это повесть займет не так много, я вас никуда не лущу.
— Тебе сколько лет, сопелька? — презрительно сказала Коваленко, прихорашиваясь.
— Я стар, как сама история, я возник при зарождении всего остального, и уже тогда я был связан с вами… Впрочем, это можно опустить…
— Как и все последующее, — вставила Коваленко, почесав свой сосок.
— Но я так люблю вас! Послушайте — ведь вы же меня знаете?..
— Я не помню, — сказала Коваленко. — вас было так много, и все то же самое… Впрочем, говори, я все равно не занята сейчас ничем.
— Хорошо! — ободренно сказал мальчик, на секунду задумался и начал свое повествование.
Рассказ Мальчика
"Целую Вечность тому назад, когда еще не было ничего. и мир не был создан, произошло так, что возникло что-то. Много времени спустя философы и ученые будут сходить с ума, выясняя этот вопрос происхождения Всего из Ничего, но нас в данном случае он не волнует — начнем свой рассказ с того. что появилосьНечто — мельчайшая частица материи, самый маленький реально существующий объект, который хранил в самом себе Все, что было впоследствии, и вообще Все, что только может быть.Я не знаю, насколько я шокирую и удивлю вас, если скажу вам, что этой мельчайшей частицей был я. Вполне возможно, — а в этом я уверен, — что вы не поверите мне и сочтете мои слова пустым бахвальством, хвастовством — ишь, мол, умник, нашел, от чего отсчитывать родословную, — но я просто прошу вас сделать это первое и главное допущение, тем более, что оно, как вскоре выяснится, и не так уж важно. Итак, повторю, что этим самым первым объектом сотворенного мироздания был я.Мне было одиноко в этом качестве. Конечно, вы скажете, что ни о каких ощущениях и, тем более, мыслях в этом состоянии не может быть и речи, и я с вами соглашусь — но, все же, это не совсем так. Да, являясь самой элементарной из всех частиц, я не мог ничего, но не забывайте, что я имел в потенции все мироздание, а значит и любые чувства, настроения и даже мысли, и все это было в одном мне, в целостном и совершенном виде. Я был самодостаточен, я хранил в себе абсолютно все, и будучи в принципе самым ничтожным по сравнению с будущими творениями, я в то же время был самым великим. «Ага, — скажете вы, — о каком же одиночестве может говорить существо, равное богам? Существо, которое является всем?» Я и тут с вами соглашусь, да не полностью. Да, конечно, являясь эдаким абсолютом, казалось бы, чего желать еще? Но вы забыли тот факт, что, несмотря на свою всеохватность, я был некоей единицей, то есть одним, пусть даже и самым наполненным организмом. Я замыкался сам в себе, я хранил в себе все — но, заметьте, это было внутри меня, а что же вовне? Пусть ничего «вовне» быть не могло, пусть там мог быть только Господь — я знал об этом лучше вас, но все же тоска по неведомому, по тому, что «не-я» разъедала все мое существо. Я не знаю, как долго я пребывал в этом томлении — ведь времени еще не существовало — но вскоре оно закончилось.Да, я не оговорился, мое одиночество кончилось в один прекрасный миг, когда я увидел вас.Это было просто чудом. Таким же чудом, как мое собственное сотворение, таким же чудом, как тайная причина всего этого, таким же чудом, как Бытие. В один прекрасный миг вы были сотворены — вы возникли рядом со мной, абсолютно копирующие меня по внешнему виду (ведь никаких других форм быть не могло), но все же отличающиеся тем, что это были вы, т о есть не-я, а именно этого я так безнадежно ждал. Вы находились рядом со мной, а что такое рядом ? Ведь пространства не существовало еще тогда — можете вы мне сказать. Это правда. И вот именно тогда я наглядно увидел, что между ничем и чем-то есть нечто среднее, есть переходное звено. Этим переходным звеном было это расстояние между нами. Вы не являлись мной, я не являлся вами, и в то же время мы плавно переходили друг в друга, словно между нами вообще не было зазора — его и не был, и однако он был. Вы скажете, что это — бред, что это противоречит всякой логике, но я видел это своей собственной абсолютностью, а это побольше, чем просто глаза! Я видел и чувствовал это. И так мы существовали друг рядом с другом.И тогда я мысленно воскликнул: "Еще один шаг отделяет меня от абсолютной гармонии! Только полное единение с этим иным существом даст мне великое счастье Абсолюта, и я — и мы — и мы станем Богом, мы станем вообще Всем!"Поняв это, я импульсивно дернулся в сторону вас, желая соединиться в блаженной вечности и в счастье. Если бы вы сделали такой же шаг, то единство было бы достигнуто, и тогда… Но — увы! Послушайте меня внимательно, ибо с этого момента начинается все дальнейшее, что только вообще случилось. Итак — я дернулся к вам в надежде на такой же ответ. Но — черт его знает, что случилось с вами — вы вышли вдруг из-под контроля, отпрянули куда-то назад, ликвидировали наше пограничное между чем-то и ничем расстояние и… все взорвалось. Так возникли пространство и время.Многие времена спустя я анализировал это событие, и теперь мне абсолютно ясно, что же тогда произошло. Мы с вами были созданы
словно для какого-то выбора, и нас крепко связывали законы, регулировавшие наше местоположение. И мы могли соединиться и сотворить Абсолют. Но вы не захотели этого. Вы произвели зазор между нами, образовав первое в реальности и пространство, и, как только это случилось, законы были нарушены, и возникшая гигантская энергия разнесла нас на мелкие клочья повсюду. Так мы погибли с вами впервые — по вашей вине (я прошу запомнить) — одновременно создав весь этот разнообразный мир, который и сейчас нас окружает и тщетно силится достичь какого-то идеала.Что же было потом… О, потом я искал вас повсюду, находил терял, снова искал. Мы меняли обличья и воплощения, становились кем угодно и чем угодно, умирали и воскресали, и все равно — прошлое неудавшееся единство, как проклятье, тяготело над ними Я помню себя в облике протона, по-броуновски мечущегося повсюду; и вот я встречаю, вас, и вы — нейтрон, и я готов составить с вами ядро, я стремлюсь к вам, испытывая божественное влечение в своих кварках; казалось, еще чуть-чуть и уже несколько новообразованных электронов свяжут нас навеки в устойчивую и прочную модель… Но нет — все было тщетно. как только я приблизился к вам. вы тут же издевательски и даже как-то насмешливо дернулись, как в первый раз, и немедленно распались на протон, электрон и антинейтрино. Эта троица агрессивно окружила меня, и мне пришлось улепетывать вдаль, оплакивая ваше смертельное превращение и свою неопределенную участь, ибо я был тогда стабилен, одинок и зол.И так все и происходило в том же духе. Когда я был гордым атомом водорода и встречал вас в кислородном обличье, вы плевали на меня, подкладывая вместо себя какой-то хлор; когда я становился каким-то твердым и романтичным веществом, вы, словно последний садист, витали надо мной в виде какого-нибудь аморфного и бесчувственного газа; когда я был рожден половой клеткой, до дрожи желающей стать большим телом, то она — черт вас побери — зачала не от вас, хотя вы находились рядом и издавали, по-моему, даже какие-то гнусные смешки своей вакуолью, или не помню уже чем…Другие состояния тоже не добавили ничего радостного. Когда я вытягивал свой жадный пестик в сторону вашей пыльцы, то пчела непременно летела куда-то к чертям, или же ее прихлопывали невесть откуда взявшиеся гады; моя черная икра еще ни разу не достигла ваших благоухающих молок, а находясь с вами в весеннем танце змей, вы непременно и успешно скрывались от меня в запутанных телах наших длинных подруг. Потом начались вообще несоответствия: когда я бабочкой летел на вас, то вы клевали меня птичьим клювом, кода же я был неуемной и тягучей погонофорой, вы стояли где-то в уединеньи дубрав у лукоморья, являясь дубом, и я не удивлюсь, если мимо вас проезжал князь Андрей!Будучи однажды губкой, я чуть не сдох от тоски, наблюдая вашу ракообразность. Однажды я был самцом богомола, а вы были самкой — ура! Я начал подбираться к вам, но надо же было так случиться, что вы съели меня еще до начала полового акта! Я хотел кричать, визжать, обратить ваше внимание на нарушение закона природы, но вам было все равно, вы задумчиво пережевывали мои лапки, подбираясь к головогруди, и тогда сознание снова покинуло меня.Но наступил новый день, и я ощутил свою мощь. Я помню яркий закат над морем, светло— зеленые леса и горы где-то вдали. Я стоял над обрывом и смотрел на берег, наслаждаясь природой и собой. Я был динозавром, и моя шея была длинной и мускулистой.Вы стояли прямо около моря, переливаясь чешуйчатым блеском на солнце; ваша нежная змеиная улыбка сулила будущую нежность и симпатию, и волны омывали ваши аккуратные когти. Я не мог назвать вашу породу; я вообще не знал никаких имен и названий, поскольку мысли почти не вырабатывались моим небольшим, соответствующим малюсенькой головке, мозгом, но я сразу узнавал истинную суть и сущность всего и мог следовать за ними в любом состоянии и виде и при любом, из предложенных мне, времен.Вы были прекрасны в этот раз на берегу, вы были восторгом ящеров, лучшей рептильной прелестью, существовавшей среди всего остального; хладнокровным страстным чудом, появившимся на фоне прибоя и заката, олицетворением истинной любви и природы, бытия и всего своего прошлого!..По вашей великой длинной шее пробегали томные волны истинной грации, ваш сияющий стан манил меня и других; и, должно быть, сами боги восхищались вами и желали вас.И я стоял и смотрел на вас, как высший жених, ощущая трепетную победоносность в своих членах и истинную прекрасную жизнь во всем, что есть собственно "я" и я напрягся и готов был перелететь через пропасть перед собой и через берег и покрыть вас, и быть с вами, и лизать вас раздвоенным языком и переплести наши шеи и отдать вам всю свою любовь и нежность, в основании которых находилось целое вселенское, бытийственное, доисторическое желание, готовое при первом же знаке участия обратиться в гром, или в молнию; и жечь, любить и царить над всем остальным миром и над вами! Я стоял, замерев, словно готовая к метаморфозам личинка какой-нибудь букашки, и ждал вашего взгляда и ваших чувств.И вот вы посмотрели на меня, посмотрели в мои глаза своей чудной сплюснутой головой; ваш ротик приоткрылся, обнажив мелкие острые прелестные зубки; и какие-то слюни, словно у дебильных детей, повисли на вашей губе. Вы что-то пискнули, сверкнув желтыми очами; слюни упали в песок, оторвавшись от вас; и ваш рот немедленно закрылся, придав всему вашему облику что-то детское, обиженное и трогательное. Я немедленно взвился, как поднимаемый вымпел, издал тоже непонятный звук, и поднял свой короткий хвост максимально вверх, словно я салютовал каким-то наблюдателям, которые будто бы смотрели на все это сзади; и в этот миг только один шаг отделял меня от пропасти и от безумств.Я стоял, смотрел и вдруг я понял ваш взгляд; он призывал меня, он хотел меня, он ждал меня. Я не мог больше сопротивляться; поднатужившись, я завопил во всю свою ископаемую глотку, вытянул шею, опустил хвост и прыгнул высоко вверх, в пропасть, к морю, к вам. Я помню этот короткий полет, свои конечности, распростертые, как крылья, неожиданное трезвое понимание вашего коварства, своей немедленной гибели, своей жертвенной красивой тупости, которая поместила меня в это небо над пропастью, чтобы дать мне в итоге болезненную безобразную смерть вместо вас. Я успел еще заметить ваш одобрительный взгляд, и он даже будто бы прибавил мне силы; вдруг я ощутил себя сказочным драконом, взмывающим в небесную высь и оставляющим за собой свое огненное дыхание, но — бамц! — все было кончено. Я расшибся об острые камни около ваших ног, моя кровь жалобным ручьем потекла в море, и плотоядные рыбы и другие существа гурьбой подплыли к берегу, словно вороны, или грифы, приманенные свежей большой добычей, отданной кем-то для них. И тогда Вы удовлетворенно повернулись ко мне задом и степенно удалились, и больше мы не встречались в этой жизни. Я умирал три дня, мучительно страдая и издавая крики и стоны, и мне казалось, что я выкрикивал ваше имя, которого я не мог знать. Так вы расправились со мной.А потом… Потом, моя милая, мы прожили с вами вереницы длинных и коротких людских жизней и историй, мы были с вами едины и несовместимы, как противоположности в диалектике; мы встречались, расставались и погибали; я искал вас, я хотел вас, я ждал вас; мы переходили на «ты», мы пили на «брудершафт», мы встречались в тысячах обличьях, весь мир крутился вокруг нас. все было создано, чтобы создать нашу тайну и историю, но никогда я тебя не добивался! Милая, нежная моя, я помню как ты была совсем деткой, а я старцем пытался учить тебя любви, и ты своей пощечиной убила меня, разбив мне сердце; я помню, как мы были двумя монахинями, размышляющими о боге и о другом, и я пытался соблазнить тебя, но ты донесла, и меня сожгли на твоих глазах; я помню, ты была моим лучшим другом Сергеем Артемовичем Верия, и я пытался поцеловать тебя и трахнуть тебя, и ты обиделась и порвала со мной, и я был безутешен и повесился, и потом опять родился, и опять тебя встретил — ты была прокаженной, а я был принцем, и я тебя узнал, и сказал тебе о своей любви, и обо всем, но ты подумала, что я издеваюсь над тобой и скоропостижно скончалась, и опять ты родились в виде жирного бесчеловечного негра, а он был гориллой, я поймал тебя в джунглях, хотел изнасиловать, ты отсекла мне член ножом, убежала вдаль и долго смеялась, о. моя любовь, о, как же я тебя всегда хотел, ты мне никогда не давала, ты была фараоном, я был твоей наложницей, ты пренебрегла мной, мной одним, как будто тебе было так сложно, я подстерегал тебя в подъездах, в подворотнях, пытаясь изнасиловать, о. моя любовь, всегда ничего не получалось, ты меня однажды ударила бутылкой пива по башке, проломила череп, однажды я на тебе женился, свадьба, горько, первая брачная ночь. и снимаю с тебя трусы, ты не сопротивляешься, неужели, неужели, не может быть, я раздеваюсь, все нормально, у меня не стоит, как специально, я ждал слишком долго, и ждал мною веков и световых лет, тьфу ты, черт, ты нервничаешь, пытаешься меня возбудить, ничего не выходит, хочется выть. мы засыпаем, завтра иду к врачу, ты ждешь. ты меня хочешь, я попадаю под машину, скончался, не приходя в сознание, ты рыдаешь на могиле, от судьбы не уйдешь, через жизнь, я тебя приглашаю в гости, садись, хочешь вина, конечно, конечно, начинаю поцелуй, ты ничего не хочешь, говоришь, что я тебе совсем не нравлюсь, смеешься, уходишь, я доживаю до восьмидесяти лет, последний раз, я уже зажал тебя, говорю, все, любовь моя, маленькая моя, птичка, прелесть, как я тебя хочу, как я тебя люблю, я отдам тебе все, умру за тебя, ну ладно, говоришь ты, ладно, я собираюсь произвести это, землетрясение, на нас падает потолок, опять ничего, милая, милая, милая! Дорогая, дорогая, дорогая, любимая, любимая, любимая, я…Сегодня я встречаю тебя, идущую по этой улице. Да, это ты.Послушай меня!Заклинаю тебя!Отдайся мне сейчас!Ибо вся эта история перешла все возможные границы и пределы, и дальше так продолжаться не может, и если и сейчас у нас с тобой ничего не будет (ты не смотри, что я маленький, я вполне готов), то для меня это равносильно полному концу всего мироздания и всех его смыслов, и краху вообще Всего. Я сказал".Мальчик закончил эту тираду и победно посмотрел на Антонину Коваленко.
— Ну что ж, — сказала она. — Отлично придумано, складно говоришь, малютка. Я не могу сказать, что я ничего не помню, что-то, может, и было, но, по-моему, ты просто меня сейчас увидел, и тебе приспичило. Я, в принципе, не против, но мне очень лень. И вообще, я сейчас спешу, поэтому прощай, моя лапочка.
Она махнула рукой и быстро удалилась куда-то за угол. Мальчик стоял, словно его ударили резиновой дубинкой по башке, остолбеневший и пораженный. Потом, видимо кое-что поняв, он завопил: «Аааааа!!!!», и тут же куда-то сгинул.Антонина Коваленко шла по улице дальше, наслаждаясь действительностью.