Змеесос

Радов Егор Георгиевич

— Здравствуйте! — лучезарно улыбаясь, сказала она. — Спасибо!!! Я счастлива видеть вас у нас. Как хорошо, что вы пришли! Как вы себя чувствуете? Как жизнь?! Все отлично?

— Да нет, — сказал Миша Оно.

— О, расскажите мне! — словно умирая от любопытства, воскликнула эта женщина. — Впрочем, прежде всего я хочу вас спросить: какую болезнь вы хотели бы приобрести? Правда, я сразу должна вас предупредить, — тут она сделала виноватое лицо, — что «пыточная», к сожалению, сейчас занята, и туда огромная очередь… Вы можете записаться только на второе полугодие… Извините нас… Но зато сегодня /видите, как вам повезло/ после ремонта открылся подземный карцер для морения голодом. Об этом еще никто не знает, и вы можете быть первым! Рекомендую — это воистину ужасно!

— Простите, — сказал Миша Оно, соображая. — Вообще-то я хотел совсем другого…

— Вы хотите чем-то заразиться? — мягко спросила женщина, беря его за руку. — К вашим услугам любые болезни и любые источники заразы. Потом, в палате любого выбранного вами типа, вы будете медленно угасать, испытав то, что вам более всего по душе; и отойдете к потомкам, не зря использовав наличное бытие.

— Я думаю, — сказал Миша Оно.

— Думайте! — воскликнула женщина и как будто пришла в полный восторг. — Думайте! А вдруг вы хотите лечь на операцию, испытав блаженное действие наркотика, а потом проснуться, обнаружив себя без ноги, без полового члена, или… без уха?!

— Вот именно! — просветленно проговорил Миша. — Ухо! Мое левое ухо собирается отвалиться. Я заболел "копцом. Я хочу вылечиться.

— Вылечиться? — спросила женщина, все так же улыбаясь, но все-таки разочарованно. — Это не здесь. Обойдите корпус вокруг и войдите в такую же дверь. Но вы точно решили лечиться? Подождите, послушайте меня. В нашем отделении к вашему «копцу» вам могут добавить еще и скажем триховонит, и тогда при возникновении жуяйции вы испытаете такое… Что никто еще не испытывал. Методика разработана доктором Чаем. Ну, как вы на это смотрите?

— Я подумаю, — сказал Миша, садясь в кресло.

— Конечно, конечно, — с надеждой прошептала женщина, подсаживаясь рядом.

Они сидели, думая о собственных проблемах. Миша Оно смотрел на ласковый интерьер, веселых людей и медсестер и задумчиво вслушивался в загадочные мучительные крики, слегка доносившиеся откуда-то. Впрочем, возможно, это была просто магнитофонная запись для привлечения клиентов и убеждения их в правильности выбранного; во всяком случае, крики действительно соблазняли нерешительного индивида, побуждая его к гибели и пыткам, в которых так много тайн и ощущений, «Может, она права, может, действительно завершить все это эстетическим образом; может, на самом деле подохнуть на грязной подстилке, проклиная весь мир и методику доктора Чая? И я не буду ничего должен, я ничего не должен, я ничего не буду. Наверное, это лучше— выбрать меньшее, а не большее, более простое, а не великое; решиться на самоограничение и низведение себя в гнусное, почти животное состояние?» Так думал Миша Оно, и его сущность пульсировала в нем, недоумевая. «Я готов целовать реальность в губы, накрашенные лиловой помадой; я не могу испытать сейчас все подлинные ужасы и экзистенциальные смыслы; зачем же другое; вот мое возвращение, вот мой дом». Кто-то ждал его, кто-то не хотел его. Высшее было в нем, не давая ему прекратить все остальное. Какой-то Кибальчиш звал его, и имя из трех букв возникло перед ним, не давая совершить это. Какой-то Иоганн Шатров упал из окна и разбился. Какая-то очередная цель ждала своею выполнения.

— Нет! — сказал Миша Оно.

— Послушай, журчащим шепотом сказала женщина. Я могу откусить тебе… Ты знаешь, как это кошмарно и больно?.. Хочешь?

— Нет! — сказал Миша Оно. — Извини, любимая моя, мне сейчас нельзя. Я должен сделать нечто. Я должен быть там. Я должен совершить. Я еще не нашел себя. Он встал с кресла и пошел к выходу.

— Я всегда жду тебя! — крикнула ему женщина. — Там лечат, а мы калечим. И ты сам, в конце концов, поймешь, что лучше и честнее. И ведь после лечения тоже умирают, но не так интересно.

— Я не знаю, — сказал Миша и вышел вон.

Он подошел к углу этого очаровательного здания и задумчиво остановился. Перед ним был узкий проход между стеной и зелеными зарослями каких-то благоухающих кустов. Воробьи сидели на веточках и подергивали своими головами. Ласковая тишина овевала этот начинающийся справа пейзаж умиротворительным дыханием; в стекле отражались листья и воробьи, искаженные и зеленоватые; тропинка, ведущая к здоровью, была белая, словно линия дорожной разметки, обновленная только что; вдали виднелся только угол здания, угол прекращающихся зарослей, и горизонт, совершенно пустой и четко отделяющий землю от неба. Миша посмотрел вниз, прижал руки к шву брюк и вступил на этот путь. Ничего не менялось; все было так же прекрасно, как и всегда; и путешествие напоминало поход сквозь все другое; сквозь моря, скалистые вершины и безвоздушный простор где-нибудь не здесь; и каждый шаг вперед как будто был очень труден и почетен, а кусты и деревья словно стали врагами, желающими завлечь, задушить и погубить в своей зеленой истоме отважную личность, возжелавшую постичь какие-нибудь тайны и чудеса; и нужно было спешить, к впереди ждало избавление.

— Гениально! — торжественно сказал Миша, идущий по своей, дороге. — Я должен стать победителем и испытать триумф!

Он вдруг захотел прыгнуть в заросли, которые сладко шелестели справа, словно сирены; скрыться внутри норы, или дупла, или просто лечь вниз лицом в прохладную волшебную почву; забыть свое нынешнее имя и фамилию; забыть свой «копец» и все остальное, и перестать существовать, — но однажды такое уже было после любви, и, увы, ничего не произошло. Миша шел дальше, не сворачивая, и радовался этим вещам. В конце концов, он, конечно же, гордо покинул нынешнее приключение, свернул налево, и вошел в специальную крутящуюся дверь, дающую возможность приходить и выходить одновременно и раздельно.

— Вы на процедуру? — жестко спросил его рослый неприятный санитар с толстым лицом

— Я… — начал отвечать Миша. — Я хочу…

— Блин, лысый воздух! — вдруг выругался санитар. — Опять «копец»! Щоно, седьмой кабинет.

— Что вы сказали? — испуганно спросил Миша.

— Тебя что, глушняк… тра-ля-ля, или жуйяция замучила?! — презрительно заметил санитар и добавил, сделав вкрадчивое лицо. с каким обращаются к идиоту, когда хотят сказать ему, чтобы он не испражнялся на стол: — Седь-мой ка-абинет, вта-арой з-этаж. доктор Що-оно! Понял теперь, сопелька?

— Ты, дерьмо, — сказал ему Миша Оно. — Если ты не заткнешь хавальник, я оторву тебе щеку, поджарю ее и кину на съедение козлу!

Санитар задумался, потом заплакал.

— Извините меня, разве я виноват? Я провинился, да, бейте меня, лупцуйте меня, мочеиспускайте на меня. Нуу… Простите, я больше не буду.

— Да ладно, парень, — сказал ему Миша, уходя. — Брось! Все уже забыто, мы ведь друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья, ведь правда, друзья?

— Да, все, все… — успокоенно проворчал санитар, но потом злобно шепнул: — А все-таки я тебе подмышки-то побрею… Но Миша Оно уже не слышал этой гадости, поскольку был устремлен вперед и вверх — на второй этаж, в седьмой кабинет; в радужное здоровье, осуществляемое неким незнакомым благословенным врачом, который пока что еще ничего не знал о существовании Миши, но уже буквально через какие-то периоды времени должен был повлиять на его внутреннюю телесную жизнь и внешнюю нормальность.