Змеесос
Шрифт:
— Итак, это означает именно то, что нужно для прошлого и настоящего, чтобы вернуться, чтобы потерять высший путь — так надо, так есть, и так будет! Ничего нет в общей наполненности; бездна и мировое дно светят повсюду, как призрачные личные задачи и предназначения, и есть только что-то одно; и только вечность может сокрушить бессмыслицу и мандустра — во всем. Я не способен говорить об этом, поскольку все равно; я не буду говорить о том, потому что имею другую цель. И вот эти друзья, и любовь и что-то еще; и день, и утро, и смерть, и ночь передо мной впереди. И где это существо? — сказал Миша Оно, подходя к сияющему дому, внутри которого был ресторан.
— Чудненько! —
— Я хочу съесть «бифштекс-аркебузу», — сказал Вельш, благоухающий приятным ароматом.
— Я съем «змею под шубой», — твердо заявил Миша, для большей ясности слегка стукнув указательным пальцем по столу.
— Вкусно! — воскликнул Артем.
— Официант, — крикнул Миша.
Они сделали заказы и попросили вина, которое было немедленно принесено со льдом и фруктами. Артем Вельш взял кусочек ананаса, откинулся назад в своем мягком, почти кресельном, стуле и сказал, отхлебывая крошечный объем вина:— Ваши сентенции, дружок, отличаются от творений великой Антонины Коваленко, но у нас ведь свободная зона!..
— Знаю, — ответил Миша. — Пока что здесь приятно. Я не читал Коваленко, но, кажется, ее практическая деятельность была более успешной.
— Еще бы!.. — усмехнулся Артем, кладя в свой бокал кусочек льда.
— Но мне кажется, до-коваленковская эра была более любопытна. По крайней мере, существовали настоящие тайны, и не нужно было изощряться, как сейчас…
— Да что вы! — перебил Мишу Артем. — Впрочем… Жить с мыслью о подлинной смерти… Вы меня извините, но это прямо какой-то муддизм. Хотя наверняка и в этом есть своя правда…
— А вы точно знаете, что смерть — подлинная?
— Я верю в это, — улыбнулся Вельш. — Впрочем, оставим эту беседу. Расскажите лучше о себе. Ведь вы — молодой человек! Вы уже определились?
— Я не помню, — сказал Миша. — Я еще не нашел себя.
— Займитесь высшей деятельностью! Это лучше всего.
— Что это?
— Искусство! — воскликнул Вельш, и тут же официант принес красивые блюда, от которых шел чудесный аппетитный запах. Артем почесал свою красную звездочку на левом виске, взял нож и вилку и немедленно приступил к поеданию своего блюда. Миша тоже отрезал кусочек
— Каким искусством вы занимаетесь? — спросил он.
— Я — писатель, — ответил Артем, — Я — писатель-акциденциалист. А мои друзья делают абсолютно любое искусство из чего угодно. В этом и есть подлинная прелесть: в свободе! Впрочем, дайте мне поесть.
И Миша Оно, с истинным наслаждением поглощающий свою трапезу, наблюдал за серьезно жующим Артемом Вельшем с чувством приятного любопытного восторга, который настигает радостное существо перед наступлением чего-то нового и интересного, будь то начало другой жизни, или обретение тайны, или открытие какой-нибудь игры; и Артем вежливо улыбался, словно желая продемонстрировать свою наполненность каким-то настоящим занятием, доставляющим ему высшую степень смысла, удовольствия и прелести, и как будто был вполне готов к рассказу и агитации за свою деятельность, которая наверняка могла увлечь Мишу и прибавить ему счастья в следующих мгновениях. Доедая бифштекс-аркебузу, Артем хитро улыбался, поглядывая на Оно, который совершенно серьезно смаковал каждую частичку своего блюда. В конце концов, Артем закончил есть, бесшумно выпил немного вина и спросил:— Вы желаете что-нибудь узнать?
— Что такое акциденциализм? — сказал Миша, тоже отставляя от себя пустую тарелку и быстро выпивая вино.
— Это — направление в искусстве, — уверенным тоном проговорил Вельш. — Вы хотите, наверное, знать, в чем его отличие от других течений?
— Может быть, — сказал Миша.
— Все очень просто, дружок. Все ваши течения описывали и изображали очень важные вещи. Самые главные тайны и занятия были придуманы и воспеты искусством; любые миры и ситуации, в которых можно жить и путешествовать; любовь и все высшее, и прекрасные ужасы разных смертей и убийств…
— Я знаю этот мир, — сказал Миша.
— Чудненько! Но акциденциалистов все это не интересует. Акциденциализм описывает как раз совершенно неглавное и ненужное; то, что вообще можно не замечать и проходить мимо; все несущественное и неважное, короче, всякий там маразм.
— Это может быть искусством, — сказал Миша.
— Конечно! Это должно стать самым лучшим искусством! Это есть новое слово! Штучки, дрючки, разве это не замечательно?
— Я не знаю, — сказал Миша. — Прочитайте мне какое-нибудь акциденциалистское произведение.
— Пожалуйста, — ответил Вельш, выпив вина. — Вот вам мое стихотворение «На смерть А. К.»:
"Пылинка с таракана попалаВ мушиный экскремент.Завязнув там, она колебаласьНа перемещеньях воздушных.А потом сверху частица плевкаУтопила созданный случаем союз,И экскремент смешался со слюною,И пылинка была внутри".