Змеи и лестницы

Платова Виктория Евгеньевна

Кукушкин, отставив талмуд, бросился спасать Клячкина и себя самого тридцатилетней давности, а Литовченко все ржал и ржал, и никак не мог остановиться.

– Может, твой кот попросит меня не выражаться, мать его? – изнемогая от смеха, проквакал капитан. – Давай! Пусть попросит! Давай!..

В ту же секунду над кенгурятником показалась змеиная голова Мандарина. А из его пасти вырвалось то, что никогда не всплывало в высоколобом цикле программ «Мост над бездной». Да и в программах попроще – тоже. Уловить смысл высказывания дурацкого парня Вересню помешали лингвистические фильтры, но высказывание было

мощным. Настолько мощным, что Литовченко поперхнулся и уставился на Мандарина.

Никогда еще Вересень не видел и.о. начальника убойного отдела таким растерянным.

– Ох… ь, – прошептал он.

Дурацкий парень в долгу не остался, и перекличка портовых грузчиков продолжалась еще около минуты. И закончилась полной победой Мандарина. После чего пристыженный Литовченко подошел к Вересню и заискивающе спросил:

– Как зовут?

– Кого?

– Его, – взглядом указал капитан на дурацкого парня.

– Мандарин.

– Слушай… Наш человек.

– Если ты об этом…

– Ни боже мой! – почему-то испугался Литовченко. – Просто – наш человек. А можно его погладить?

– Не знаю даже…

– Да не буду я больше… выражаться.

Скрывшийся было в своем матерчатом убежище Мандарин показался снова. Капитан смотрел на него, как зачарованный.

– Никогда таких не видел… Это вообще кот?

– Больше, чем кот.

– Вот и я так подумал, – с благоговением прошептал Литовченко. – Так погладить можно?

– Договаривайтесь сами.

– Не цапнет?

– Тебе ли бояться?

Набрав в легкие воздуха и крепко зажмурившись, капитан протянул загрубевшие пальцы к черепу дурацкого парня и осторожно коснулся его. Мандарин перенес прикосновение спокойно и даже издал несколько звуков, отдаленно напоминающих тувинское горловое пение.

– Может, представишь нас друг другу?

Не ожидавший от грубого и неотесанного мужлана (каким всегда был Литовченко) подобной светскости, Вересень на секунду растерялся.

– Э-э… Конечно. Это – Мандарин. А это – капитан Литовченко, исполняющий обязанности начальника убойного отдела.

– Ну зачем так официально? Для друзей просто Виктор.

Вересень вдруг подумал, что никогда не обращался к капитану по имени – исключительно по фамилии и по званию. А на другом обращении Литовченко и не настаивал – видимо, вовсе не жаждал видеть Борю Вересня среди своих друзей. И совсем иное дело дурацкий парень: не подпасть под его обаяние невозможно. Вот и капитан Литовченко готов отказаться от ненормативной лексики, лишь бы понравиться Мандарину. По слухам, даже женщинам не удавалось справиться с дурными привычками капитана, а ведь женщинам подвластно все. Или почти все.

А то, что неподвластно, – подвластно котам.

Мандарин, как представитель кошачьих, явно демонстрировал это. И в душе Вересня зашевелилась ревность. Чувство не очень знакомое и потому не сразу поддающееся классификации. Зато другое чувство было ему хорошо известно.

Страх.

Уж его-то Вересень изучил вдоль и поперек. Сколько себя помнил, Боря всегда чего-то боялся. В детстве – Всадника без головы, в отрочестве – прыщей и дурных дворовых компаний. С юностью пришли опасения относительно девушек. Следователь Борис Вересень побаивался своего непосредственного начальника – старшего советника юстиции Балмасова. А также консьержек, парковщиков, метрдотелей ресторанов и продавцов в обувных магазинах, когда они обращались к нему с невинной просьбой «Могу я вам чем-нибудь помочь?». Настоящим кошмаром для Вересня была вахтерша бассейна Олимпийского резерва «Заря», куда он иногда ходил поплавать перед работой. Всякий раз она подолгу изучала Вересневский абонемент, как будто это был и не абонемент вовсе, а китайская грамота. Но придраться никак не получалось, и тогда в спину Вересня летело сакраментальное: «Ходють тут всякие… Хозяйство свое полоскать! Никакой хлорки на вас не напасешься!» Справедливости ради, робость одолевала Вересня исключительно во внеслужебное время. Но, если этого требовали интересы дела, Боря перерождался. Он становился смелым и даже бесстрашным, и ему было совершенно наплевать, кто перед ним, – консьержка или отморозок с пятью ходками за плечами.

Капитан Литовченко тоже слегка смахивал на отморозка, но при этом личностью слыл незаурядной и харизматической. Добрая сотня задержаний с применением огнестрела, несколько пулевых ранений и одно ножевое, именные часы и денежные поощрения от руководства. А грамот от того же руководства у него набралось столько, что пришлось оклеивать ими кухню.

Вместо обоев.

По сравнению с легендой сыска, как будто сошедшей с полотен А.А. Дейнеки, Борис Вересень и впрямь выглядел неважно. Канцелярская крыса против боевого мангуста – на чьей стороне симпатии сторонних наблюдателей, можно даже не спрашивать. Уж не совершил ли он роковую ошибку, притаранив сюда Мандарина? Что, если дурацкий парень поступит так же, как поступил две недели назад – обхватит лапами бычью шею Литовченко и прилипнет к нему навсегда? От этой безрадостной перспективы у Вересня защипало в глазах и засосало под ложечкой.

К счастью, опасения оказались напрасными.

Мандарин посмотрел на и.о. начальника убойного отдела снисходительно, хотя и с симпатией. После чего вытащил правую лапу в белом носке и протянул ее в сторону капитана. Тот аккуратно пожал ее и с чувством произнес:

– Ты смотри, что делается! Польщен, польщен! Добро пожаловать в команду, Мандарин!..

Общий приподнятый настрой сцены был несколько подпорчен Кукушкиным. Отто Генрихович хмыкнул, прокашлялся и выдал на-гора ехидное замечание:

– Что цирк-то устраивать? Кота они в команду приглашают! Вы для этого сюда пришли? Может, обратите, наконец, внимание, на скромного судмедэксперта? Оцените то, что он в клювике вам принес?..

В клювике у Кукушкина находился довольно внушительный массив данных, извлеченных из детального осмотра, а затем и вскрытия утопленника. Самое главное Вересень уже знал: прежде, чем погрузиться в воды озера, гражданин Германии Вернер Лоденбах схлопотал пулю. Оставалось выяснить недостающие подробности.

– Нуте-с, пройдемте к телу, друзья! – в голосе Кукушкина послышались игривые нотки.

– А без этого никак нельзя? – взмолился Вересень.

Судмедэксперт брезгливо улыбнулся, а следом осклабился и Литовченко. Если бы не Мандарин, Боря оставил бы эти гримасы и кривые ухмылки без всякого внимания. Но дурацкий парень, наполовину высунувшийся из кенгурятника, нервно поводил ушами, пытаясь понять, что же происходит. Выглядеть слабаком в глазах кота вовсе не входило в планы следователя, и поэтому он смирился с неизбежным.