Змеи и лестницы
Шрифт:
– Дожить до тридцати и не разу не посетить стоматолога – надо постараться.
– Вот я и стараюсь.
– Ты-то здесь причем, капитан?
Литовченко всем корпусом повернулся к Вересню, вынул сигарету изо рта и осклабился:
– Ну, как?
– Голливуд.
Зубам капитана и впрямь можно было позавидовать: ровные, крупные, сахарно-белые, словно созданные для рекламы зубной пасты и сопутствующих товаров – ополаскивателей, вибро-щеток и ирригаторов. Ни одного темного пятнышка, ни одного изъяна.
– Все свои. Тридцать пять лет на службе Отечеству без пломб и кариесов. А зубодеров
– С таким здоровьем ты до ста двадцати проживешь, – улыбнулся Вересень. – Кукушкин ждать умается.
– Ничего. Найдет, чем себя занять. Отвлечется на ля минор… Слушай, а вы с Мандарином где живете?
– Э-э… На Петроградке. Рядом с Австрийской площадью. Улица Мира.
– Ты мне потом адресок запиши. Забегу как-нибудь в гости.
Глупо надеяться, что такой основательный человек, как капитан Литовченко, забудет о своей просьбе. Рано или поздно он разживется домашним адресом Вересня, нарисуется на пороге однокомнатной берлоги и… не увидит там Мандарина. Что лепетать в этом случае, как выкручиваться, Вересень не знал. Но даже не это расстраивало его. А то, что с дурацким парнем придется расстаться ровно через три дня. Как перенесет расставание Мандарин – неизвестно, а то, что Вересня ждут тоскливые дни и еще более тоскливые ночи без теплого тельца под боком – тут и к гадалке не ходи. Да еще этот чертов труп, нырнувший в неустановленный бассейн, а вынырнувший в озере у поселка Канельярве…
Положительно, Вересня ждала черная полоса в жизни.
И отель «Викинг» лишь усилил это ощущение.
Прежде чем провести разведку боем, Вересень постоял на противоположной стороне улицы, наблюдая за входной дверью. Дверь была капитальная, дубовая, с узкими бойницами из тонированного стекла. По обе стороны от двери стояли веселенькие апельсиновые деревца в кадках (при ближайшем рассмотрении оказавшиеся искусственными), а над ней висела видеокамера.
Уже хорошо.
Вывеска справа от входа (синий фон, золотые буквы) отличалась лаконичностью:
Пересчитав звезды, Вересень взялся за ручку и попытался прорваться внутрь, но не тут-то было! Дверь не поддалась. Прямо как в борделе, подумал он, или в подпольном казино. Или в кафе-шантане периода сухого закона. Нравы в подобных заведениях суровые: если задержишься перед входом дольше положенного, есть немаленькая вероятность, что из бойницы высунется волосатая, вооруженная кольтом рука.
Конечно, с четырьмя звездами это коррелируется мало, но от черной полосы, в которую вступил Боря Вересень, можно ожидать чего угодно.
После двухминутного унизительного топтания на месте, ему пришла в голову счастливая мысль поискать кнопку звонка. Она нашлась прямо под вывеской, и уже через мгновение раздался сухой щелчок: сработал механизм дистанционного отпирания замка.
Путь был свободен.
За дверью Вересня встретил довольно просторный, уставленный цветами холл. Цветы на этот раз были настоящими и поражали своим – едва ли не тропическим – разнообразием: гибискус, олеандр, орхидеи, амариллисы. Но настоящим украшением холла служили лотосы. Они плавали в небольшом фонтане наперегонки с разноцветными японскими карпами – кои.
Кожаные кресла, низкие столики со стеклянными столешницами, сквозь которые хорошо просматривалась «начинка»: цветочные лепестки, миниатюрные сады камней, старинные монеты, искусно уложенные драпировки – весь интерьер «Викинга» отсылал к колониальному стилю. И не к той дешевке, которой набиты этнические магазины типа «Ганга» и «Розы Мира». Каждая вещь была подобрана со вкусом, ради любой из них не грех было бы и экспедицию снарядить, и трястись в повозках, запряженных остророгими белыми буйволами.
Если бы на ресэпшене сидел Будда, Вересень нисколько бы не удивился.
Но за стойкой из красного дерева обнаружилось вовсе не божество, а самый обычный парень с бейджем, на котором было написано «КИРИЛЛ».
– Слушаю вас, – сказал Кирилл, когда Вересень подошел к стойке.
Поздоровавшись, следователь протянул Кириллу свое удостоверение. И, пока портье изучал его, попытался составить психологический портрет стража при колесе обозрения Сансары. Кириллу было не больше двадцати пяти: лицо приятное, но совершенно не запоминающееся. Его легко представить студентом, еще легче – офисным терпилой, что впадает в спячку с понедельника по пятницу и оживает только к выходным. Ему подошла бы бейсболка разносчика пиццы и черно-белый прикид официанта, а вот с поварским колпаком вышла накладка: он никак не хотел налезать на прилизанную голову Кирилла. После колпака были последовательно отвергнуты бескозырка, строительная и пожарные каски, парик Петра Первого и парик Марии-Антуанетты, жокейская шапочка, казачья папаха и кепка-«аэродром». Когда Вересень перешел к тиаре папы римского (почему-то севшей на голову портье, как влитая), Кирилл, наконец-то, поднял глаза на визитера.
– Слушаю вас, – без всякого выражения повторил он.
Глаза! Только теперь Вересень понял, что этот мальчик никогда не будет разносить пиццу, да и в офисе долго не задержится. А если и задержится, то на самых верхних его этажах. И все это обеспечит Кириллу взгляд – умный, холодный и бесстрастный.
– Меня интересует номер семнадцать.
Кирилл молчал.
– Если быть совсем точным – человек, который снимал его в период с девятнадцатого по двадцать первое июля сего года.
– Увы. Сведений о постояльцах мы не даем. Это зафиксировано в правилах отеля.
– Вы внимательно изучили удостоверение? – Вересень налег грудью на стойку. – Там написано: Следственный комитет Российской Федерации.
– Я умею читать.
– Как гражданин РФ вы обязаны содействовать органам дознания. Предоставить интересующую меня информацию не так уж сложно, не правда ли?
– Несложно. Но мне нужна бумага, на основании которой я могу действовать.
– Удостоверения недостаточно?
– Нет.
– Не будьте формалистом, Кирилл. Вы же понимаете, что через час я вернусь с двадцатью бумажками. Давайте не тратить ни мое, ни ваше время.