Змеи и лестницы
Шрифт:
Тело так тело.
– Сейчас, я только кота устрою. Не тащить же его в прозекторскую..
Подойдя к кушетке, Вересень сбил плед на манер гнезда, после чего погрузил в импровизированное гнездо кенгурятник. И, хотя дурацкий парень не проявлял никаких признаков беспокойства, все же нагнулся и шепнул:
– Будь молодцом. Я скоро.
…В прозекторской – квадратном, обложенном белым кафелем помещении – горели все те же лампы дневного света. Еще одна лампа, похожая на операционную, нависала над столом, где
Вересень вошел в прозекторскую последним, плотно притворил за собой дверь, да так и остался стоять возле нее, ежась от холода. Температура здесь едва дотягивала до семи-восьми градусов, но это в случае Вересня можно было считать благом: холод слегка купировал запах, идущий от полуразложившегося тела.
– Как же ты здесь работаешь? – шумно удивился Литовченко. – Тебе молоко нужно давать за вредность!
– А то, – Отто Генрихович потупился. – Согласен и на водку. Итак, что мы имеем на сегодняшний день. Мужчина, белый…
– Синий, – поправил капитан.
– Мужчина, белый, – снова забубнил Кукушкин, не обратив никакого внимания на реплику капитана. – Рост сто восемьдесят три сантиметра. Возраст… Около тридцати. Или чуть за тридцать. Смерть, как я и предполагал, наступила месяц тому назад, если быть совсем точным – между двадцатым и двадцать первым июля. Утопленником в классическом понимании он не был. Он был застрелен, и в воду попал уже потом.
– Откуда известно? – снова встрял Литовченко.
– Характерное состояние легких. Количество жидкости в них указывает на то, что наш бедняга не тонул. Из правого виска я извлек пулю. Она-то и стала причиной смерти. К сожалению, сохранность тканей не позволяет сказать, с какого расстояния был произведен выстрел. Но, думаю, что с близкого.
– Стреляли в упор? – спросил Литовченко.
– Поручиться не могу.
– А где пуля?
Кукушкин ткнул пальцем в стеклянную колбу с пулей, стоявшую тут же, на столе. Литовченко подхватил колбу и поднес ее к увеличительному стеклу.
– Калибр 44, Магнум, – со знанием дела произнес он. – Вещь не то чтобы редкая, но экзотическая для наших широт. Такие патроны используются в револьверах, боевых и охотничьих. Причем штатовского производства. А поскольку Штаты нам обходятся дорого… во всех смыслах… То и ствол, соответственно, недешевый.
Мини-лекция неожиданно приобрела геополитический оттенок, и Кукушкин постарался вернуть беседу в конструктивное русло.
– Сие мне неизвестно. Штаты или не Штаты. Да хоть бы королевство Бутан, – сказал он. – А вот по факту смерти могу сообщить еще кое-что. На лице, запястьях и лодыжках покойного остались микроскопические следы полимерного вещества.
– Какого еще вещества?
– Скотч.
– Хочешь сказать, что прежде, чем продырявить башку, парня упаковали в скотч?
– И связали. На одежде мною обнаружены синтетические волокна.
– Веревка?
– Не совсем обычная. Структура волокон говорит о том, что использовали тонкие морские канаты, так называемые лини.
– Так и вижу эту картинку, – хохотнул Литовченко. – Парня приглашают в круиз, на паром Санкт-Петербург – Хельсинки…
– Тогда уже на яхту. Это могли быть и части бегучего такелажа.
– Какого такелажа? – наконец, подал голос Вересень.
– Бегучего. Для маневрирования парусом.
Известие о яхте и ее оснастке привело Литовченко в восторг:
– Это же еще круче! Яхта, полная мочалок в бикини!
– Никакой немец не устоит, – Вересень вздохнул.
– И не только немец, – добавил капитан, щелкнув языком.
– Ну, если там и были… как вы выражаетесь, мочалки, – Отто Генрихович задумчиво поскреб подбородок. – То очень быстро их сменили другие люди. Серьезные.
– С убойной силы револьвером…
– Не только. Физические сильные. Его ведь еще надо было скрутить, а он сопротивлялся.
– Откуда известно?
– Науке все известно. Конечно, будь состояние нашего визави не таким плачевным, я бы многое мог рассказать о его последних часах и минутах…
– Давай немногое, Генрихович. Не тяни.
– Из-под ногтя среднего пальца правой руки извлечен обрывок нитки красного цвета. Шерсть.
– Нападающий был в шерстяном свитере? – уточнил Литовченко.
– В свитере или куртке из ламы. Один из нападающих.
– То есть, сработал целый коллектив?
– Не исключаю такой возможности. Плотность мышц покойного говорит нам о том, что он был физически сильным человеком. Либо профессиональным спортсменом, либо…
– Либо шастал в качалку, в этот… как его… фитнес-клуб. Знаю я таких уродов, мать их! – Литовченко неожиданно осекся и поправил сам себя. – Таких поклонников здорового образа жизни. Которые кубики на животе считают.
– Возможно, были и кубики. Но не это самое интересное. В воде из легких есть незначительная примесь хлорки.
– И… что это означает?
Перед лицом Вересня неожиданно всплыла круглая и лоснящаяся, как блин, физиономия вахтерши из бассейна Олимпийского резерва. «Ходють тут всякие… Хозяйство свое полоскать! Никакой хлорки на вас не напасешься!»
– Что Лоденбаха первоначально макнули в бассейн, – сказал он.
– Правильно мыслишь, Боря, – одобрил гипотезу следователя Кукушкин. – Макнули. А, может, и продержали какое-то время.
– Уже мертвого? – Литовченко вскинул бровь, что должно было означать крайнюю степень удивления.
– Еще раз повторю. В воду ваш клиент попал, будучи застреленным.
– Но это же фигня, Генрихович! К чему такие сложности? Чувака убивают, а затем, почему-то топят тело в бассейне. Но и этого мало. Перевозят в водоем в ста километрах от города. В чем логика?
– Ты у меня спрашиваешь?
– У тебя. Ты же – наука.
– Боюсь, на этот вопрос судмедэкспертиза тебе не ответит.