Змеи и лестницы
Шрифт:
Три пары глаз уставились на Вересня: умоляющие – Додика, вопрошающие – Рузанны и все понимающие – Ануш. А до Вересня только сейчас стал доходить смысл решения, принятого на импровизированном семейном совете: кажется, ему готовы отдать дурацкого парня! Прямо сейчас, без всяких предварительных условий. Первым желанием Бори было немедленно бежать вместе с Мандарином в охапке: вдруг семейный совет передумает? Но со стороны это выглядело бы глупо: здоровый тридцатишестилетний мужик пятится к калитке, крепко прижимая к себе кота.
Глупо и невежливо.
Нужно взять паузу и постараться,
– В принципе, я согласен, – прочистив горло, сказал Вересень. – Тем более, что мы с Мандарином нашли общий язык и подружились. И со своей стороны обязуюсь холить его и лелеять. Чтобы у меня ему жилось не хуже, чем здесь. Хотя это будет непростой задачей.
– Ты уж постарайся, Боря-джан, – снова всхлипнула Рузанна.
– Вот чего ты ревешь? – прикрикнул Додик на жену. – Не на войну кота провожаем! Все будет хорошо.
Упоминание о войне придало новое направление мыслям Рузанны:
– Работа у тебя опасная. Вдруг с тобой что-то случится?
– Да какая же опасная? – Вересень не на шутку перепугался, что дурацкого парня могут отнять. – Опасная у оперов. А у меня, в основном, бумажная. Протоколы, экспертизы, то да се. Не бей лежачего, короче.
– А в командировки ездишь?
– Раз в три года на три дня. Это максимум.
– Если что… Если командировка… Я могу с котом посидеть, – вклинился Додик.
– Тебе лишь бы из дому смыться, сиделец, – осадила мужа Рузанна.
А Вересень вспомнил о том, какое впечатление производит дурацкий парень на людей. И это – совершенно магическое – впечатление настолько сильно, что, если Вересень и впрямь отправится в командировку через год-другой, то очередь из желающих присмотреть за Мандарином растянется до Владивостока.
– Я бы хотел… Немного компенсировать расходы, так сказать. Вы ведь его в питомнике купили… Это, наверное, недешево.
– Совсем дурак? – повторил Додик уже знакомую Вересню фразу. – Мы котами не торгуем. Просто отдаем тому, кого он любит. Это правильно.
– Правильно, – вздохнула Рузанна.
– Правильнее и быть не может, – улыбнулась Ануш.
Через десять минут дурацкий парень вместе с Вереснем уже сидели в машине Додика. Кошачью метрику и ветеринарный паспорт Вересень сунул во внутренний карман пиджака, а на заднее сиденье Рузанна поставила пакет с «приданым» Мандарина: лоток, лежак, уже обжитой кенгурятник и любимая миска с надписью «dinner party».
– Я там консервы положила, – Рузанна вытерла глаза краешком кофты. – Телятина, тунец и курица с ананасом…
– Ладно. Долгие проводы – лишние слезы, – изрек Додик и завел двигатель. – От винта!..
Всю обратную дорогу он поглядывал на дурацкого парня, свернувшегося калачиком на руках Вересня, и через равные промежутки времени выдавал одну и ту же фразу:
– Ты смотри! Молчит!
И лишь на подъезде к «Академической», где Вересень оставил машину, неожиданно спросил:
– Может, ты ему наркоту давал?
– Совсем уже? – Вересень едва не задохнулся от возмущения. – Как только в голову пришло?
– Ну, а чего?
– Ничего.
– Вот и я говорю – надо почитать на досуге о психологии животных.
…Новое местожительство Мандарину понравилось. Во всяком случае, он не проявил никакого неудовольствия, и лишь пару раз вякнул, глядя на раковину с горой немытой посуды.
– Ну, извини, – развел руками Вересень. – С утра не успел. Слишком много дел. Если хочешь – можешь сам вымыть.
Дурацкий парень шутки на оценил и снова издал горлом гортанный звук. Не слишком громкий – предупредительный. И Вересень понял, что посуду мыть придется, не откладывая. Пока он возился на кухне, Мандарин исследовал жилище, а именно – единственную, хотя и довольно просторную, двадцати пятиметровую комнату с двумя окнами. Комната служила Вересню спальней, гостиной и рабочим кабинетом. Здесь стояла парочка вместительных книжных шкафов и монструозного вида стол начала прошлого века – с ножками, стилизованными под львиные лапы. Стол достался Вересню в наследство от предыдущих хозяев, как и некоторые другие детали интерьера. Среди них особо выделялись: конторка (такая хлипкая на вид, что, проходя мимо нее, Вересень задерживал дыхание), журнальный столик made in India c перламутровой Розой ветров на столешнице и старинный граммофон с расколотой трубой. По неизвестным причинам предыдущие хозяева оставили и картину в стиле наив, расписанную яркими анилиновыми красками. Поскольку никаких выходных данных на картине не было, Вересню пришлось самому придумывать ей название. Оно получилось длинным, но точным: «Два колумбийских наркобарона с двумя своими прихихешками играют в домино поздним вечером в сельве под пристальным взглядом петуха и вентилятора». Обычно картина вела себя спокойно, но в белые ночи ее инфернальные персонажи оживали, и их голоса врывались в Вересневский сон с одним и тем же непристойным предложением: хочешь коксу?
Вересень несколько раз порывался выбросить картину, а однажды даже донес ее до помойки, но в последний момент (под пристальным взглядом петуха и вентилятора) передумал.
Однако главным центром притяжения в комнате была стена. Абсолютно белая, украшенная огромной магнитной доской, которую обычно вешают в институтских аудиториях. Доска никогда не пустовала: на ней были развешаны фотографии и вычерчены сложные, понятные лишь Вересню, схемы. Они относились к делам, которые в данный момент вел следователь, и, по их окончанию, он убирал все снимки, тщательно мыл доску и выпивал бокал шампанского в полном одиночестве. Этому ритуалу был уже добрый десяток лет, и Вересень не собирался ничего в нем менять.
Сейчас на доске крупными печатными буквами было написано —
От имени веером расходились стрелки, одна из которых упиралась в фотографию красного BMW-кабриолета (фотографией Вересень разжился у криминалистов). Еще одна указывала на надпись помельче: Отель «Викинг». Нарисованная мелом пуля – Магнум, к.44 – целилась прямо в букву «В», и от пули веселой стайкой отлетали вопросительные знаки. Такими же вопросительными знаками была выложена дорога от Вернера к стилизованному, слегка смахивающему на куриное яйцо, озеру у Канельярве. У озера застыли свидетели Костюкевич и Лосев, выполненные в технике «палка-палка-огуречик». Они попирали ногами время обнаружения тела – «11.49».