Змеиное Море
Шрифт:
Он нашел круглый проем, арка которого была украшена резным изображением двух малышей – арбора и окрыленного, – игравших друг с другом. Лун шагнул внутрь и оказался в большом помещении с низким потолком.
В тот миг там царил кромешный беспорядок: детишки-арборы и несколько воинов-птенцов перевозбудились и наперебой меняли обличья, а учителя пытались их успокоить и уложить спать в гнезда из одеял и подушек. Глядя на них, становилось намного заметнее, что при дворе рождалось больше арборов, чем окрыленных. Оставалось надеяться, что теперь все придет в норму, ведь двор переехал в новую колонию и освободился от влияния Сквернов, которое преследовало
Обойдя помещение в поисках выводка из Медного Неба, Лун миновал целый лабиринт маленьких комнатушек, выходивших в общий зал, и несколько неглубоких бассейнов с фонтанами, ныне пересохших и не работавших. В этом месте могло разместиться гораздо большее количество детей, чем то, которым мог похвастаться Туман Индиго.
– Лун, – с нотками отчаяния в голосе позвала его Кора. Ее руки были заняты рыдающим младенцем-арбором. Она кивком указала вниз – Горький в облике раксура пытался удержать одновременно и Кору, и двух малышей арборов, которые вертелись и пытались высвободиться из его хватки. – Ты не мог бы?..
Лун присел, отцепил когти Горького от юбки Коры и начал уговаривать его отпустить малышей.
– Горький, если ты хочешь взять их на руки, то тебе придется принять другой облик, иначе ты можешь их поцарапать.
Судя по тому, что видел Лун, в столь юном возрасте арборы перевоплощались туда-сюда случайным образом, но их когти и шипы были еще мягкими. В отличие от Горького – его когти уже отвердели, и он все еще учился управляться с ними.
Горький посмотрел на Луна своими большими глазами, а затем неохотно перевоплотился. В земном облике он был худым, маленьким мальчишкой с темно-бронзовой кожей и копной темных волос, одетым в рубаху, которая была ему чересчур велика.
Лун усадил сначала Горького на ближайшую подушку, затем одного малыша-арбора ему на колени, а второго – рядом с ним. Теперь, когда когти Горького больше не цеплялись за них, они уютненько прижались к нему и приняли земной облик.
– Спасибо, – с облегчением сказала Кора. Малыш, которого она держала, тоже успокоился, засопел и вонзил коготки ей в плечо. Кора кивком указала на ближайшую кучу одеял. В ней, свернувшись, спали Стужа и Шип, оба в бескрылом облике. В одной руке мальчик сжимал хвост юной королевы. – Эти двое сразу же уснули, но Горький распереживался из-за грозы. Правда, птенчик?
Горький поднял глаза, посмотрел на нее и серьезно кивнул, продолжая крепко держать маленького арбора. Лун подозревал, что дело не в грозе. Мальчика наверняка испугала бы любая суматоха. Горький, Стужа и Шип видели, как Скверны перебили весь их двор: королев и консортов, других детей в яслях, арборов, которые за ними ухаживали, – всех, кого они знали.
Когда-то нечто подобное произошло и с Луном. Он просто этого не помнил. Он сказал Горькому:
– Я буду неподалеку. Нефрита и я совсем рядом, в центральном зале. Хорошо?
Горький снова серьезно кивнул и позволил уложить себя в гнездо вместе с малышами-арборами.
Лун вышел из яслей. Горький явно слишком хорошо помнил, что произошло с его двором. Самым ранним воспоминанием Луна было то, как он жил в лесу со Скорбью и остальными, так что он, видимо, был даже младше Горького, когда его двор уничтожили.
Пройдя по коридору, он оказался в зале учителей, где нашел Звона, Цветику и Реку. Все они были в земном облике и готовили постели. Корень и Песня тоже уже спустились сюда и рьяно сушили свою чешую. Теперь, когда ракушки-светильники проливали свет на резной лес, а вокруг все наполнилось
Лун уже достаточно обсох и потому принял земной облик и потянулся, стараясь унять боль в плече. Звон, все еще красный от возбуждения, поднял голову, посмотрел на него и сказал:
– Этой ночью Нефрита останется здесь, а Жемчужина – этажом ниже, у лестницы, вместе с несколькими воинами. Так, если что-нибудь попытается проникнуть внутрь, оно сначала наткнется на кого-нибудь из нас. Из них. Ну, ты меня понял.
– Хорошо. – Даже если в древе никто не поселился, оставалась еще вероятность того, что их присутствие привлечет хищников.
Цветика подтащила к одной из чаш-жаровен корзину и вывалила в нее груду маленьких плоских речных камушков. Присев рядом с чашей, она простерла над ней руки. Через несколько мгновений от камушков начал исходить жар. Наставница со вздохом откинулась назад и подвернула подол своего халата под ноги.
– Так-то лучше.
Река кивнула, вытащила еще одеяла и передала их Песне и Корню.
– И сырость сейчас уйдет. – Она огляделась вокруг и указала на одну из корзин. – Лун, здесь часть вещей из опочивальни Нефриты. Твои мы сложили туда же.
Насколько знал Лун, у него не было никаких вещей за исключением той одежды, что уже была на нем. Все, чем он обладал, осталось в лагере корданцев. Он подошел к корзине и открыл ее.
Сверху лежали тяжелые, подбитые пухом одеяла и подушки темно-синих оттенков и цвета морской волны, расшитые золотыми узорами. Он вынул их и отложил в сторону, решив, что на них они будут спать этой ночью. Дальше лежали несколько кожаных свертков. Заглянув в один из них, он увидел, что тот полон украшений – серебряных цепочек с вплетенными в них полированными зелеными камнями и глубоководными жемчужинами. Нефрита потратила часть украшений, которые она носила на себе, во время их путешествия на восток, заплатив ими за припасы, а оставшиеся отдала Селис за то, что та им помогла. Но, похоже, драгоценностей у нее было гораздо больше. Лун начинал понимать, что раксура не считали богатством ни камни, ни даже крепкие цветастые ткани, которые делали арборы. Он даже точно не знал, что именно они считают богатством.
– Как много здесь украшений.
Цветика иронично ответила:
– Это мелочь в сравнении с тем, что насобирал Утес за многие годы.
– Я лишь надеюсь, что мы нашли их все. – Река вытащила чеканный медный чайник и беспомощно махнула рукой. – Он попрятал их по всей колонии. После всего, что произошло…
– Не переживай из-за этого, не сегодня. – Звон забрал у нее чайник и поставил его на горячие камни.
Ища другие постельные принадлежности, Лун отодвинул свертки в сторону. Под ними нашлось шерстяное одеяло, длинный мягкий ворс которого был окрашен в пурпурный тон заката. Оно показалось Луну знакомым. Он вытащил одеяло и увидел, что в него завернуты ножны с ножом и пояс из темной мягкой кожи с выдавленным на нем красным извилистым узором и круглой пряжкой из красного золота. Это были дары консорту, которые Нефрита оставляла в старой колонии у опочивальни учителей, где расположился Лун. Рукоять ножа была вырезана из рога, а клинок сделан из клыка – острого, как стекло, и крепкого, как дорогой металл. Тогда Лун не принял даров, потому что не знал, во что ввязывается, и был почти уверен, что вообще не хочет ни во что ввязываться. А теперь… «Теперь все по-другому», – напомнил он себе. К тому же он все еще очень хотел этот нож.