Змеиное Море
Шрифт:
Он оставил его и ремень поверх драгоценностей Нефриты и кинул одеяло к остальным. Внезапно почувствовав себя неуютно, Лун огляделся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, особенно Утес. Затем он понял, что не видел праотца с тех пор, как они прибыли сюда.
– Где Утес?
Цветика, осторожно разворачивавшая плитку спрессованного чая, сказала:
– Он пошел наверх, чтобы осмотреть королевский уровень. Причем уже давно, – прибавила она, нахмурившись.
Звон уронил на гору одеял последнюю подушку и взволнованно поднял глаза.
– Думаешь, что-то случилось?
– Нет, просто… –
Она была права – наверное, Утес чувствовал себя странно, вернувшись сюда. Лун прикрыл корзину крышкой и сказал:
– Я его найду.
Он поднялся по лестнице в приемный зал, где солдаты разложили свои постели вокруг чаши-очага рядом с фонтаном. Толк все еще был с ними, и рядом с крупными арборами он казался совсем маленьким. Толк помахал Луну, а солдаты лишь уставились на него с настороженным любопытством.
Лун переменился, прыгнул на стену и начал карабкаться по ней, находя в резьбе множество мест, на которые можно было опереться. Они были шершавыми от того, что множество поколений раксура вонзали в них свои когти. Лун поднимался по спиральному колодцу все выше и выше, пробираясь мимо открытых балконов и галерей.
Он услышал, как где-то далеко внизу один голос затянул песню, которая эхом разнеслась по коридорам древа. Лун поморщился. «Пожалуйста, только не сегодня». Он надеялся, что они слишком устали для общего песнопения.
На борту летучих кораблей двор пел лишь однажды, ночью, когда они пролетали над травянистой равниной. Это была поминальная песнь по погибшим членам двора и по колонии, разрушенной Сквернами. Сплетавшиеся воедино голоса звучали так низко и глубоко, были настолько пронизаны болью и утратой, что палуба «Валендеры» дрожала, резонируя с ними.
Тогда Лун ускользнул от Нефриты и отошел к рубке на палубе. Дверь была приоткрыта, и он сунул голову внутрь. Помещение освещалось зачарованным мхом, засунутым в стеклянные свечные лампы. На кровати, которая раскладывалась из одной из скамей у стены, сидел Ниран. Он сказал:
– Заходи уж, не стесняйся. Все остальные так и поступают.
Зная Нирана, Лун принял приглашение, как бы оно ни звучало. Он шагнул внутрь и сел на пол, скрестив ноги. Обычно в путешествии Ниран занимал каюту в трюме, но все помещения под палубой были заняты припасами и арборами. В центре этой каюты-рубки стоял деревянный постамент высотой до пояса, в котором находился кусок небесного острова, удерживавший корабль в воздухе и позволявший ему путешествовать по потокам силы, которая пронизывала Три Мира. Здесь же находились несколько глиняных сосудов с водой и корзины с припасами. На одной стояла керамическая миска и чашка. Рядом с Нираном на одеялах лежало несколько пачек бумаги, а на коленях он держал деревянный планшет для письма. Он сухо сказал:
– Я пишу заметки о нашем путешествии для дедушки. Он мне никогда не простит, если я этого не сделаю.
Лун прислонился спиной к стене, чтобы не напрягать больное плечо.
– Так ему будет легче смириться с тем, что он пропустил это путешествие.
– Надеюсь. – Ниран кивнул в сторону двери. – Ты не принимаешь участие в… концерте?
Лун помедлил, обдумал несколько оправданий, а затем сказал:
– Я не знаю как. – Не считая глупых правил и традиций
Ниран приподнял брови и сделал пометку.
– Я иногда забываю, что ты присоединился к ним совсем недавно.
Лун тогда подумал, забудет ли когда-нибудь об этом хоть кто-то еще. «Да ты и сам напоминаешь себе об этом чаще других», – подумал он теперь. Тогда он даже не попытался запеть, а просто сбежал, чтобы спрятаться у единственного земного обитателя, который оказался рядом.
Карабкаясь по стене исполинского древа, он отмел эти неприятные мысли в сторону. Теперь они все прибыли на место, и пришло время начинать все с начала.
Приемный зал остался далеко-далеко внизу, и изгиб потолка наконец пошел вверх, образовав широкую круглую галерею. Лун забрался на нее и обнаружил, что за ней находился еще один зал.
В нем сияло несколько настенных ракушек, света которых хватало, чтобы разогнать мрак лишь отчасти. Круглые проемы вели из зала в соседние комнаты, а у стены находился пересохший фонтан, бассейн которого был пуст и порос мхом. Стена над ним была украшена резным рельефом, увидев который Лун восхищенно зашипел.
Рельеф изображал королеву величиной больше крылатого облика Утеса. Ее распростертые крылья тянулись по стенам и обхватывали весь зал, в конце концов пересекаясь кончиками. Ее резная чешуя едва заметно поблескивала в тусклом свете, и Лун, приблизившись, увидел, что чешуйки выложены полированными желтыми самоцветами.
Высоко над ее головой располагалась еще одна открытая галерея. Опочивальни по периметру этого уровня, должно быть, предназначались для правящей королевы и ее сестер, и Лун предположил, что прямо над ними располагался уровень консортов.
Галерея находилась довольно высоко, но Лун присел, подпрыгнул, ухватился за ребристый край и, подтянувшись, забрался на нее.
По периметру открытого пространства располагались проемы, которые вели в связанные между собой комнаты. Лун принял земной облик и начал бродить по пустым помещениям, находя кровати, чаши для горячих камней и пересохшие фонтаны с бассейнами – такие глубокие и широкие, что в них можно было плавать. Он нашел пару лестниц поменьше, которые вели на этаж ниже, в опочивальни королев, а затем еще одну, которая уходила далеко вниз и, видимо, приводила к главной лестнице в центральном колодце. Где-то рядом находился выход наружу, потому что по помещениям гулял сквозняк, влажный и свежий. Если убраться и подмести, согреть комнаты камнями, пустить воду в фонтаны и выложить все мехами и дорогими тканями, то здесь стало бы до нелепости уютно. Лун не мог себе и представить, каково это – родиться в такой роскоши.