Змея и Крылья Ночи
Шрифт:
Я не знаю точно, что я искала той ночью, когда отправилась в человеческие кварталы, но я не искала убийства. Я никогда не чувствовала себя вампиром, чем в те ужасные дни, может быть, я искала ту связь, которую не смогла найти в замке Ночнорожденных. Может быть, я надеялась, что найду какую-то недостающую часть себя, хотя никогда еще не чувствовала себя такой болезненно неполноценной.
Вместо этого я обнаружила район, полный людей, которые казались мне чужими существами, и вампира, который намеревался охотиться на них. Когда я увидела, что вампир
После я запаниковала и убежала обратно в замок Ночнорожденных. Я провела день в своей уборной, меня рвало. Я не могла смыть кровь со своих рук, не могла стереть с век вид лица моей жертвы. Я была уверена, что как только Винсент появится у моей двери, я во всем ему признаюсь. Он запер бы меня на ближайшее десятилетие, и в тот момент я была бы благодарна ему за это.
Но прошло несколько часов. Я лежала на кровати и смотрела, как солнечный свет проникает сквозь занавески, а чувство вины поселилось в моем желудке, как неприятная еда. Я поняла, что убийство вампира и спасение людей заставили меня почувствовать себя сильной. И чувство вины исчезало, а сила — нет.
Стоила ли моя вина больше, чем жизнь человеческой женщины, которую я спасла? Стоили ли правила Винсента больше, чем бесчисленное множество других людей, которых убил бы этот монстр, если бы его не остановили? Нет. Я не чувствовала вины за убийство того вампира. Я чувствовала вину за то, что солгала своему отцу.
Но Винсент сделал меня такой, а ложь — это мелкий грех.
В тот день, глядя на залитый солнечным светом потолок, я поняла, что целых двадцать четыре часа не вспоминала о лице, которое преследовало меня.
Хотела бы я сказать, что именно мои благородные намерения привели меня обратно в трущобы на следующую ночь. Но это не так. Это был мой собственный эгоизм. Лучше бы мне снились эти умирающие лица, чем другое. По крайней мере, это сделало меня сильнее, а не слабее.
Теперь, когда я убивала, я не чувствовала ничего, кроме удовлетворения от хорошо выполненной работы. Клеймо, начертанное на земле. Это чего-то стоило для смертного, живущего среди бессмертных существ. Это был способ сказать этому месту: «Вы думаете, что моя жизнь ничего не стоит, но я все еще могу оставить на вас пятно, которое невозможно смыть».
Руки так и чесались оставить этот след, как у опиумного наркомана в ожидании следующей дозы. Но рассвет был слишком близок, а человеческие районы находились далеко от Лунного дворца. Я не могу рисковать ради этого путешествия.
Вместо этого я пошла обратно медленным путем, петляя по пустынным задворкам. Я держалась ближе к реке Литуро, одному из двух притоков, которые разделяли город и сходились, образуя внутренний город Сивринаж, прямо там, где стоял замок Ночнорожденных. Я часто смотрела на этот вид из своей комнаты. Оттуда ручьи были безмятежными
Вблизи от него пахло мочой.
Я остановилась у русла реки и смотрела, как струится вода. Ветерок трепал мои волосы, и вместе с ним доносился теплый, знакомый запах табака.
Волоски поднялись на моей шее. Я была не одна.
Я взглянула налево и увидела еще одну фигуру, стоящую у воды, с сигариллой у губ. Он поднял подбородок и сделал длинный выдох, дым серебрился в лунном свете.
Запах снова ударил меня, сильнее, и вместе с ним пришла волна чего-то знакомого, от которой заныла рана в груди.
Я немного ожидала услышать кашель Иланы. Увидеть ее лицо, когда я обернусь. И Матерь, мне так это было нужно. Я жаждала этого даже больше, чем жаждала силы.
— Привет.
Держа руку на клинке, я подошла к фигуре.
— Можно и мне одну? Я куплю его у тебя.
— Да что с тобой такое? — Услышала я в ухе шипение голоса Винсента. — Подойти к незнакомцу? Для чего?
Фигура повернулась, холодный свет падал только на нижнюю часть его лица, освещая лунно-бледную кожу, узкую, угловатую челюсть и губы, которые слегка кривились.
— Конечно. Угощайся.
Его рука, облаченная в кожаные перчатки, появилась из-под длинного пальто, держа маленькую деревянную коробочку. Я потянулась, чтобы взять ее у него, но его хватка не ослабла.
Он наклонил голову, и лунный свет еще больше осветил его лицо. Он был красив, черты лица элегантны и слишком остры, как отточенная сталь. Под копной волос, которые были то ли серебряными, то ли очень светлыми в темноте было невозможно определить, желто-янтарные глаза сузились, а затем засветились словно он узнал меня.
— Я тебя знаю.
Он улыбнулся. Это была такая улыбка, которая, без сомнения, сбрасывает нижнее белье и скрывает глотки по всему Обитрэйсу.
— Ох? — сказала я.
Он освободил коробку, и я отстранилась от него, открыв ее и вынув сигариллу. Матерь, я хотела засунуть свое лицо в эту коробку. Вдохнуть этот знакомый аромат и притвориться, что это моя подруга.
— Я видел тебя на состязании Полнолуние. На тебя было сделано много ставок. — Он тихонько засмеялся и покачал головой, свет заиграл на единственном рубине, висящем на одном ухе. — Шансы против тебя были ошеломляющими. Многие люди потеряли много денег.
Он чиркнул спичкой и протянул мне огонь. Я наклонилась достаточно близко, чтобы зажечь сигариллу, пробормотала «спасибо» и отошла.
— Сожалею о вашем кошельке.
По его губам пробежала другая, более медленная улыбка.
— Жаль? О нет, голубка. Я не делаю ставок, которые могу проиграть. — Я предложила ему коробку, и он покачал головой. — Оставь себе. Ты за нее уже заплатила.
Он отвернулся, бросив еще один непроницаемый взгляд, пока шел по тропинке.
— С нетерпением жду завтрашнего дня. Удачи тебе.