Змея, крокодил и собака
Шрифт:
– Тогда мы потеряли их, – продолжал Абдулла. – Но у них должен быть лагерь где-то на холмах или в верхней пустыне, ситт. Мы не поехали дальше, уже было очень поздно, и Эмерсон сказал нам возвращаться. Он выглядел очень довольным.
– Ещё бы, чтоб его дьявол побрал, – пробормотала я, сжимая кулаки. – Это объясняет внезапный интерес к пограничной стеле – всего лишь повод для исследования этой местности. И если повезёт – на что Эмерсон, очевидно, и рассчитывает – на него снова совершат нападение. Кроме того, он считает, что я вышла из строя и не смогу вмешаться в его идиотский план. Что ж! Подождём,
Почти незаметное дрожание бороды Абдуллы заставило меня прерваться. Он трогательно верит в абсолютную бесстрастность своего лица. Поскольку он также считает, что я владею оккультными силами, ему трудно скрыть свои мысли от меня.
– Абдулла, – сказала я. – Мой отец, мой уважаемый друг. Если Эмерсон попытается сегодня уплыть на лодке, остановите его любыми средствами, включая насилие. И если ты расскажешь ему о нашем разговоре...
Я сделала паузу для эффекта, понимая, что самыми ужасающими являются невысказанные угрозы. Кроме того, в голову не приходило никакой угрозы, которую я была бы в состоянии выполнить.
– Слушаю и повинуюсь. – Абдулла поднялся, изящно взмахнув полами халата. Официальная формула покорности произвела бы на меня большее впечатление, если бы он не пытался подавить улыбку. А затем он добавил: – Очень сложно, ситт, балансировать на лезвии ножа между твоими приказами и приказами Эмерсона. Он сказал мне то же самое час назад.
ГЛАВА 15
Мученичество зачастую
является результатом
чрезмерной доверчивости. [247]
На рассвете я поднялась и оделась – пояс с инструментами на талии, зонтик в руке. Мой боевой вид омрачала лишь незначительная деталь в виде бледно-голубого шерстяного шлёпанца на левой ноге. Опираясь на зонтик, я направилась к обеденному салону. (Лестница оказалась препятствием, пока я не подумала о том, чтобы подняться по ней в сидячем положении.)
Было меньше суеты и сетований, чем я ожидала. Кевин приветствовал меня понимающей усмешкой, а Сайрус слабо запротестовал, не закончив фразу:
– Амелия, я не думаю, что вам следовало бы... – Эмерсон посмотрел на бледно-голубой шерстяной шлёпанец, поднял брови, открыл рот, закрыл его и потянулся за следующим куском хлеба.
После того, как мы закончили, Сайрус ушёл убедиться, что ослы готовы. Берта, за которой следовали трое юношей, будто гусаки за хорошенькой гусыней, предложила взять с собой моё снаряжение, на что я с удовольствием согласилась.
– Минутку, Эмерсон, – сказала я, отодвигая стул от стола. – Я хочу поговорить с вами о Чарли.
Такого он не ожидал. Застыв и положив руку на спинку стула, он подозрительно взглянул на меня, наклонив голову.
– То есть?
– Он не сообщал вам о своей боязни высоты? О Боже, я боялась, что так и будет. Мужчины вечно...
– Он мне сказал, – перебил Эмерсон, нахмурившись. – Не представляю, на что он рассчитывал, становясь археологом. Гробницы существуют и в скалах, и пирамидах, и...
– Тогда всё в порядке, – перебила я, припомнив начало одной из пресловутых лекций Эмерсона. – Но издеваться над ним вчера было жестокостью.
–
Хотя зонтик был прикреплён к моему запястью маленьким ремнём, я и не пыталась помешать Эмерсону поднять меня на руки. Я сильна духом, но даже лучший из нас не всегда способен противиться искушению. Когда он направился к лестнице, я твёрдо заявила:
– Можете отнести меня прямо к ослу, если хотите. И тем самым избавиться от потерянного времени и возникающих проблем, Эмерсон, потому что, какой бы способ вы ни использовали, чтобы удержать меня в этой комнате, он не увенчается успехом, если я решила покинуть её.
Эмерсон устроил меня на ослиной спине и набросился на Абдуллу, от души распекая его, так как знал, что не имело смысла кричать на меня, Абдулла взглянул на меня. Если бы он был англичанином, то подмигнул бы.
Мы быстро продвигались вперёд. Берта и я – на ослах. Рассмотрев все варианты с какой-то сверхъестественной задумчивостью, кот решил прокатиться со мной. Остальные шли пешком, в том числе Кевин, чьими жалобными протестами откровенно пренебрегали. Наш путь лежал почти к северу по безжизненной пустынной тропинке, пролегавшей через горное дефиле[248] на самой границе равнины Амарны и шедшей параллельно реке, а затем снова поднимавшейся над холмами к югу. Ничего, кроме следов людей и ослов; с обеих сторон тропы – безводная пустыня под солнцем. А когда-то здесь была королевская дорога величественного города, где высились прекрасные дома и расписные храмы. Из «Окна Появления»[249] властитель царского дворца раздавал золотые ожерелья привилегированным придворным. А нынче остались лишь низкие курганы и просевшие котловины; время и всепоглощающий песок уничтожили свидетельства эфемерного присутствия человека, как однажды они уничтожат и наши собственные следы.
Расстояние от Хаджи Кандиля до северной границы – чуть более трёх миль. Солнце уже припекало вовсю. Кевин хмурился, стонал и постоянно вытирал потный лоб. Я предложила ему свой зонтик, но он отказался – очевидно, из-за какой-то глупой боязни продемонстрировать отсутствие мужественности. Оставалось надеяться, что он не причинит мне неудобств, рухнув от теплового удара. В отличие от других, Кевин не был привычен к этому климату, а Эмерсон не собирался снижать темп ни для мужчин, ни для женщины.
Справа, в нескольких милях отсюда, находились северные гробницы и пограничная стела, которую мы видели в первый день. Эмерсон не свернул. По мере продолжения пути скалы всё круче изгибались к реке, пока лишь узкое пространство в несколько сотен ярдов не стало отделять их от берега. Тень, отбрасываемую ими, можно было только приветствовать, но я начинала ощущать то же чувство угнетения, которое овладевало мной во время пребывания в лагере, разбитом в королевском вади. Каменные лица становились ещё более изломанными (возможно, так казалось одним лишь моим встревоженным глазам) из-за расщелин и бесчисленных крошечных вади, а также остатков древних карьеров.