Змея в норе
Шрифт:
«Неугомонная кровь! — подумал тогда Рик. — То ругается, то хохочет — настоящая испанка, хотя на самом деле креолка, потому что прабабка была индианкой, молчаливой и сдержанной».
Сосед Рика, синьор Почако, тоже каждый вечер сидит у дома с любимым котом на коленях. Рик жалеет соседа: одинокий, старый человек! Вся родня погибла в фашистских застенках, один остался. У Рика же целый выводок двоюродных внуков и внучек. Когда приходят они поздравить с праздником, весь дворик приходится устилать циновками, хорошо что Карьята всегда наготовит кучу
Одинокий синьор Почако и сегодня сидит со своим котом у дома.
— Старина, — спрашивает он Рика, — прогнали жуков со своего огорода? Говорят, изобрели такой яд, что сразу их потравит.
— Зачем яд? Обобрал руками и сжёг в печке. Как здоровье, уважаемый синьон Почако?
— Одышка замучила. Жарко сегодня.
— Пейте холодный сок апельсина.
— Благодарю за совет.
К дому Рика подошёл высокий парень:
— Здравствуйте, отец, как ваш здоровье?
— Думается мне, Лопе, ты пришёл не потому, что беспокоишься о моём здоровье, — хитро прищурился Рик и крикнул в дверь, завешенную москитной сеткой: — Карьята, эй, выходи!
Внучка, словно стояла в ожидании за сеткой, выскочила из дома — лучшее золотистое платье на ней, в волосах красный цветок.
— Вечер добрый, Лопе. Что ты делаешь на нашей улице?
— Проходил мимо и подумал, может, ты захочешь посмотреть новый фильм. У меня как раз есть лишний билет.
— Ну и притворщики! — пробормотал Рик.
— Спасибо, Лопе, — сказала Карьята. — Слышала: фильм интересный и собиралась сегодня сходить.
— Ох, Карьята, — вздохнул старик. — Хуже нет бродить по ночам, мало ли что случается в тёмное время!
— Синьор Рико, наша полиция умирает от безделья, а я тоже защита для Карьяты, — засмеялся Лопе. — Право, зря вы тревожитесь! Давно никакой опасности в городе нет, народ у нас мирный.
— Так-то оно так, но я всё помню прежние времена и думается, что зло может ужалить, как змея, затаившаяся в норе!
Карьята прижалась губами к щеке старика:
— Я скоро вернусь, спи спокойно.
И они ушли — оба такие стройные и красивые.
Рик поглядел вслед и сказал соседу Почако:
— Здоровых детей нарожают!
— Хорошая пара, — согласился тот. — Пойду прилягу, что-то поясницу ломит.
— Приложите горького перца — верное средство.
— Надо будет попробовать. Спокойной ночи. — И он ушёл в дом, неся на руках своего откормленного, широкомордого кота — кот был такой тяжёлый, что синьор Почако сгорбился.
Старый Рик ещё глянул в ту сторону, куда ушла Карьята со своим парнем, и тоже отправился спать. Перед сном он немного подумал о внучке, о том, что скоро будет весёлая свадьба и он будет сидеть по правую руку от Карьяты во главе стола.
Синьор Почако не лёг спать и не стал прикладывать горький перец к больной пояснице. Отодвинув на стене циновку, он отпер скрытую за ней дверь в маленькую заднюю комнату без окошек. Там стоял стол, обтянутый клеёнкой, в стекляном шкафчике сверкал хирургический инструмент и лежал обруч из лёгкого металла. Из того же шкафчика он достал тёмную бутылку с готическими буквами на этикетке и шёпотом сказал:
— Ты выпьешь сегодня, Карл Гроте, если первый опыт будет удачен!
Гроте тоже думал в этот поздний час о Карьяте: «Наглая дикарка. Место её в прежние времена на плантациях или в солдатском кабаке, а теперь, видишь ли, этой девке дают квартиру с удобствами, словно она важная персона. Все эти цветные недавно дохли с голода, понятия не имели о мыле…» Как давно он не имел возможности понежиться в ванне и едва ли будет иметь когда-нибудь. Он больше не войдёт в свою виллу под Дрезденом, где красивые и душистые клумбы с розами и так тенисты старые буки. Никогда!
Гроте надел на голову обруч из лёгкого металла, прошёл в переднюю комнату и, погасив свет, сел у открытого окна. Лицо его напряглось, губы подёргивались.
Не прошло и получаса, как на улице послышались крики и причитания женщин, к дому старого Рика подкатили две машины.
Гроте снял обруч, обтёр вспотевший лоб и, подойдя к зеркалу, чокнулся рюмкой со своим отображением:
— Прозит, Карл!
Как только Карьята с Лопе отошли дальше от дома, он взял девушку за руку:
— Погуляем на берегу. Соскучился по тебе, а на фильм пойдём завтра.
— Как же с билетами, Лопе?
— Пусть пропадают! Послушай, мы собирались пожениться в феврале, а сейчас уже апрель кончается, и ты, наверняка, ничего деду не сообщила! Засыхаю от тоски, если не вижу день. Когда же?! На всё готов для тебя!
— Для начала, — засмеялась Карьята, — нарви свежих цветов, мой совсем завял, — она вынула из волос красный цветок и положила на ладонь Лопе.
— Нарву с самой верхушки!
— О, дедушка говорит, что до верхушки нужно добираться целый час — мне будет скучно так долго ждать.
Гигантское тюльпановое дерево, под которым они стояли, светилось в темноте бледно-зелёными цветами. Лопе подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку, подтянулся на руках и взобрался на дерево. Он лез всё выше и выше, рвал и складывал за пазуху цветы, похожие на мелкие бледные розы. Карьята осталась далеко внизу, скрытая листвой, и вдруг Лопе услышал её испуганный голос:
— Почему ты такой странный? Что ты делаешь, Лопе! Мне больно…
Обдираясь о ветки, Лопе скатился вниз по стволу и спрыгнул на землю.
Раскинув руки, девушка лежала на спине. Из глубокой раны на шее струилась кровь, залитое ею платье почернело. Девушка была без сознания. Лопе поднял её на руки и побежал к дому старого Рика.
Соседи вызвали полицию и машину медицинской помощи. Осмотрев Карьяту, врач сказал, что помощь уже не требуется — она мертва. Острым предметом, скорее всего ножом с узким лезвием, перерезана сонная артерия.
Карьяту увезли в морг, а Лопе — в полицейское управление. Инспектор полиции сразу же допросил его, но парень был в шоке и только твердил: