Змея за пазухой
Шрифт:
Кавалькада из трех машин умчалась, а Никита остался стоять с ключами от квартиры в руках возле вполне приличной «ауди». Полина оставила ему ключи «на всякий случай» — так он мотивировал свою просьбу. Никита не мог сказать ей, что ему хотелось бы осмотреть квартиру более тщательно. Просто он хорошо знал Олега и не мог поверить, что тот не устроил где-нибудь в недрах квартиры тайник.
В детдоме Олег был помешан на тайниках. Наверное, сказались гены, ведь его родители были шпионами, а значит, вели себя соответственно, в том числе и дома, — такова была у них служба. Он сумел устроить хитрый тайник, о котором никто не догадывался,
Никита забрался в салон и запустил двигатель. Мотор работал ровно, тихо и мощно. Похоже, за машиной был хороший уход. Немного поразмыслив, Никита достал мобильный и набрал номер Кривицкого. Пока гудел зуммер вызова, ему стукнула в голову интересная мысль, и он поторопился выбраться из машины.
— Алло, кто звонит? — раздался знакомый голос Алекса; для него номер мобильного Никиты, высветившийся на дисплее, был еще незнаком.
— Свои, — ответил Никита.
— Нико? Это ты?
— А то кто же.
— Что, опять попал в переплет?
— Угадал. Только не в тот, о каком ты мог подумать. Алекс, мне нужно с тобой встретиться. Срочно. И в неформальной обстановке.
— Момент… Посмотрю в свои записи. В семь вечера тебя устроит?
— Вполне.
— Где?
— Где угодно. Но лучше там, где тебя не знают.
— Тогда в «шалмане». Я не был там сто лет. Помнишь?
— Конечно. А что, он до сих пор функционирует?
— Еще как. Удачливое место так просто не бросают.
— Что ж, вспомним молодость…
«Шалманом» детдомовская босота называла пивбар, ютившийся на задворках центрального рынка. В отличие от других заведений подобного рода, которые мальцов не подпускали к стойке и на пушечный выстрел, в «шалмане» можно было заказать бокал-другой пива, вяленую рыбешку и солидно расположиться за столиком — где-нибудь в углу, подальше от нескромных глаз.
В пивбаре разрешалось курить, и детдомовские пацаны смолили сигареты до тошноты, представляя себя взрослыми. Что самое удивительное, на них никто не обращал внимания и не пытался учить уму-разуму — «шалман» был по-настоящему демократичен. Может, потому, что публика в нем собиралась пестрая, в основном оторви и выбрось, поэтому все вели себя вежливо, предупредительно, стараясь не наступить на чью-нибудь больную мозоль, иначе можно было без лишних разговоров получить «перо» в бок.
Ровно в семь Никита подъехал к бару на такси. Еще два дня назад он не мог позволить себе такой роскоши, пришел бы пешком, благо «шалман» находился не очень далеко от его дома, но теперь, с высоты своего изменившегося материального положения, Никита уже смотрел на жизнь по-иному. «Хорошо иметь домик в деревне!» — вспомнил он навязчивую рекламу, открывая дверь пивбара. И ухмыльнулся. Действительно, как хорошо получить наследство в миллион долларов. Везет же дуракам и пьяницам…
Нужно отметить, что бар трудно было узнать. Внешне он вроде и не сильно изменился, разве что поменяли вывеску и входную дверь да вместо замусоренных дорожек, оплетавших бар снаружи, владелец «шалмана» положил тротуарную плитку, обустроил скамейки и посадил декоративный кустарник. А внутри везде сверкал хром и никель, общепитовских столов с пластиковыми столешницами не было и в помине — их заменили солидные, дубовые, — но курить можно было по-прежнему. Правда, теперь дым не стоял столбом, потому что в баре был мощный вытяжной вентилятор.
Никите пришлось
Однажды Никите довелось наблюдать, как учили уму-разуму нового бармена. Его заставили выпить один за другим десять бокалов разбодяженного пойла, для убедительности приставив нож к горлу. Как бармен не лопнул, непонятно. Наверное, от страха его желудок стал безразмерным.
Алекс пришел в половине восьмого.
— Извини, брат, служба, — сказал он покаянно, усаживаясь напротив Никиты.
Подождав, пока официант сервирует стол (Никита заказал бутерброды с семгой и вяленую воблу), Алекс сказал, одним махом осушив бокал:
— Ух, хорошо! — Он взял бутерброд и принялся жадно жевать. — Это ты здорово придумал насчет бутербродов — я страшно голодный. Некогда было пообедать. Чай с сухариками и сигареты — вот и весь мой обед. У нас комиссия из министерства свирепствует — ментов переводят в разряд полицейских. С командным составом уже определились, теперь взялись за рядовых. Как бы мне не потерять своих парней…
— Неужто и у сыщиков рыльце в пуху?
— Не так чтобы очень… Но чем черт не шутит. Так что там у тебя за проблема нарисовалась?
— Алекс, почему закрыли дело Олега Колоскова?
Кривицкий неожиданно поперхнулся и поторопился отхлебнуть несколько глотков пива, чтобы пробить комок, образовавшийся в горле.
— На то были веские основания, — после некоторой паузы осторожно ответил Кривицкий. — А почему ты спрашиваешь?
— Хотя бы потому, что он мой друг… пусть и бывший.
— Ну уж — друг… — Кривицкий ухмыльнулся.
— Что было, то прошло. Но он наш , Алекс, детдомовский. И этим все сказано. Кто это дело вел, твой отдел?
— Да. Он был чересчур большой шишкой, чтобы отдать дело на откуп районному отделению угрозыска. Но я как раз был в командировке, когда Олег приказал всем долго жить. Однако с материалами по делу ознакомился и не нашел ни единой зацепки, которая оспаривала бы версию о самоубийстве. Разве что… — Тут Кривицкий запнулся, немного подумал и продолжил: — Выстрел был произведен в висок, с близкого расстояния, но с левой стороны.
— И что это значит?
— А то, что Олег не был левшой. Тем не менее направление пулевого канала находится в пределах допустимого. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую.
— Понимаю. Стрелял Олег, а не кто-то другой. Но почему с левой руки? И почему следствие не обратило должного внимания на этот момент?
— Почему, почему… Да мало ли что могло взбрести в голову человеку, который в состоянии стресса находится на грани жизни и смерти? Может, в момент выстрела он держал в правой руке фотографию Полины и дочери — она валялась на полу рядом с телом. И потом, дверь была закрыта на засов. А окна с зимы не открывались — Олег терпеть не мог уличного шума, он любил тишину и чистый кондиционированный воздух. Так, по крайней мере, утверждала Полина. Ну и что должен думать в такой ситуации опер или следователь? Напрашивалась только одна версия — самоубийство.