Знахарь-2 или профессор Вильчур
Шрифт:
Доктор Люция растерялась: действительно, между ней и Добранецким была такая дистанция, как между рядовым и генералом, и только внезапный гнев позволил ей забыть об этом на минуту.
Воспользовавшись тем, что Добранецкий повернулся к доценту Бернацкому, Люция вышла из кабинета. Кольского она нашла на втором этаже, где он заканчивал перевязку. Она была так расстроена, что он спросил:
— Что-нибудь случилось?
Она покачала головой.
— Нет-нет. Ничего серьезного. Только они снова что-то затевают… Я хотела
— Хорошо. Через пять минут я буду свободен. Подождите меня в моей комнате.
В глазах его была грусть и беспокойство. Когда он вошел, Люция сидела за столом и плакала.
— Какой омерзительный и страшный мир! Кольский деликатно взял ее за кончики пальцев и заговорил спокойным мягким тоном:
— Он всегда был таким. Борьба за бытие — это не детская и не дружеская игра, это война, непрестанная война, в которой защищаются не только словами, но и зубами и когтями. Тяжело. Но, вероятно, так должно быть. Ну, успокойтесь, панна Люция, я прошу вас, успокойтесь, пожалуйста.
Глава 4
Председатель Тухвиц задумчиво стучал карандашом по стопке тонких карточек, исписанных машинописью.
— Я прочитал вашу докладную записку, пан профессор, — говорил он, не поднимая глаз на сидящего с другой стороны стола Добранецкого, — прочитал и должен сказать, что вы ставите меня в чудовищно неприятное положение. Конечно, я должен согласиться с некоторыми вашими аргументами, но ни с точки зрения закона, ни сам лично ничем не могу помочь.
Добранецкий задвигался в кресле.
— Извините, но я вас не понимаю.
На лице Тухвица появилось раздражение.
— Видите ли, пан профессор, я в ваших медицинских вопросах ничего не смыслю. Я — финансист и точно знаю свои обязанности. Так вот, профессор Вильчур поступил с нами весьма порядочно, как джентльмен. Конечно, он мог не взять на себя вину, а свалить ее на терапевта, которая не обследовала Доната. Разумеется, тогда он имел бы право на частичную долю ответственности как хозяин клиники, и суд, я думаю, признал бы за ним это право. Однако сомневаюсь я в том, что тогда мы смогли бы получить всю сумму страховки, и разбирательство тянулось бы годами. Я должен быть ему благодарен или уж, по крайней мере, относиться так же по-джентльменски.
— Но разве не ценой жизни следующих пациентов? — с сарказмом вставил Добранецкий.
— Конечно, если дело действительно обстоит так, как вы говорите и как вы здесь написали, я согласен, что профессор Вильчур должен уйти. Но я его заставить не могу. У меня с ним заключен договор, в силу которого он останется руководителем клиники, пока сам не откажется. Это, во-вторых. Есть еще и третий пункт. Знаете, есть у меня по отношению к Вильчуру гражданский долг. Много лет назад он лечил мою мать и спас ей жизнь.
В кабинете воцарилась гнетущая тишина.
— Из этих всех аргументов, — отозвался Добранецкий, — существенным является один: ваш договор с Вильчуром. Но и здесь есть выход. Не мог ли бы пан председатель подумать о чем-нибудь вроде пенсии? Я думаю, что на такое решение вопроса профессор Вильчур мог бы согласиться, разумеется при определенном давлении.
— Но я не могу оказывать никакого давления, — запротестовал председатель.
Добранецкий сделал паузу.
— Поскольку общество под вашим председательством является хозяином клиники, вы должны быть заинтересованы в ее репутации, потому что репутация и только репутация представляет главную ее ценность. С момента, когда клиника начнет утрачивать славу лучшего учреждения этого типа в столице, упадут ее доходы, а поэтому и объективная ценность.
— Я это хорошо понимаю, — согласился председатель. — Поэтому я должен заверить вас, что мы не собираемся оставлять ее для себя. Мы готовы продать ее первому претенденту, который обратится к нам. Продадим даже с определенным убытком.
Глаза Добранецкого забегали.
— Через сколько месяцев мы могли бы поговорить об этом?
— Не пан профессор?.. — поинтересовался председатель.
Добранецкий сделал неопределенный жест рукой.
— Не я один, я не располагаю такими средствами, но надеюсь найти несколько коллег, которые вошли бы со мной в совместное предприятие. Естественно, речь об этом могла бы идти лишь в случае смены руководства. Поймите меня правильно, пан председатель, дело не в том, что именно я хотел бы принять руководство клиникой. Прежде всего, речь идет о безопасности пациентов и о поддержании на должном уровне учреждения, одним из создателей которого, и смело могу об этом заявить, я являюсь. Председатель встал.
— Я подумаю обо всем этом, пан профессор, и скоро дам вам ответ.
— Буду ждать его с нетерпением, поскольку продление существующего положения действительно грозит серьезными последствиями.
Председатель проводил Добранецкого до дверей и снова погрузился в свое бездонное кресло. В сущности, это дело имело для него весьма неприятный привкус. Если бы это зависело от него, если бы не отвечал он за финансы общества, предпочел бы на все это махнуть рукой и предоставил бы событиям собственный ход.
Ему не понравился Добранецкий. Он знал, конечно, что это известная и уважаемая личность, ученый высокого уровня и человек, играющий немалую роль в светской жизни Варшавы. Однако отношение профессора к Вильчуру показалось председателю некрасивым, а возможно, даже нечестным.
С другой стороны, он уже не однажды слышал отзвуки, подтверждающие данные, содержащиеся в докладной записке Добранецкого.
В тот вечер председатель Тухвиц за ужином рассказал жене обо всем и услышал такой совет: