Знак фараона (сборник)
Шрифт:
Девушка и не думала отпираться.
– Хотела отомстить.
– Кому? Богу?
– Да. А еще тем людям, которые ему поклоняются и которые причинили мне зло. – Она произносила слова искаженно, неправильно, потому они звучали зловеще – так, словно их принесло таинственное недоброе эхо.
Юноша сжал кулаки.
– Ты нарушила законы нашей веры, нашего бога!
Аруна презрительно фыркнула.
– Что мне ваши законы! Я живу по своим. По законам своей ненависти и своей любви.
Услышав слово «любовь», Хирам возмущенно воскликнул:
– Любви?
Она расхохоталась.
– А ты?!
Юноша растерялся. Он не знал, о какой любви она говорит. Он любил только бога. С родителями давно расстался, наставников уважал, но не любил, а женщин у него не было.
– Амон тебя накажет!
Девушка переступила с ноги на ногу.
– Неужели? Почему-то я до сих пор жива и здорова и меня никто не нашел.
– Я нашел.
– Что ты мне сделаешь!
Это был не вопрос, а скорее насмешка, и Хирам содрогнулся от унижения.
– Осквернив Амона, ты оскорбила всех, кто ему поклоняется и служит, в том числе и меня. Ты нарушила чистоту моего мира, моей души. Если ты попадешь в руки главного жреца, он прикажет принести тебя в жертву!
– Надеюсь, не попаду.
В голосе девушки звучала непоколебимая уверенность, и Хирам сдался. Стража неусыпно стережет все ходы и выходы – ей никуда отсюда не деться. Он еще успеет доложить о ней жрецам. Едва ли она опасна – при ней нет никакого оружия. Пожалуй, не случится ничего плохого, если он еще немного поговорит с ней, попытается понять, кто она.
– Откуда ты знаешь наш язык?
– Выучила за время, пока египтяне осаждали мой город. Нам нечего было есть, а когда ты голоден, дни кажутся бесплодными, как твое ожидание, пустыми, как твой желудок. Я подозревала, чем все это закончится, потому решила, что в плену мне пригодится понимание речи моих врагов.
– Как назывался твой город?
– Мегиддо [30] .
Это название ни о чем не говорило Хираму, между тем как не так давно фараон с гордостью заявил своим войскам: «Завоевание Мегиддо равно взятию тысячи городов».
30
Город-крепость между двух Ливанских хребтов, занимавший важную стратегическую позицию на дороге из Египта к Евфрату. Оборонялся сирийцами и палестинцами. Осада Мегиддо началась в мае 1468 г. до н. э. и продолжалась семь месяцев.
– Что было потом?
Она угрюмо усмехнулась.
– Потом? Воины фараона жгли и грабили дома моих соотечественников, убивали мужчин, стариков и детей, насиловали женщин. Волокли меня за волосы к своим кораблям, и я много дней задыхалась в вонючем трюме. Ты выглядишь глупо, когда говоришь про свой мир. Твой мир – это то, что ты видишь вокруг себя. Ты понятия не имеешь о том, что находится за его границами.
Хирам смутился и примирительно произнес:
– А потом ты сбежала?
– Да. На пристани, когда нас высадили с кораблей. Женщин не связывали; я вырвалась и
Юноша вспомнил про молодого азиата и промолвил:
– Ты была одна?
– Да.
– А твои родные?
– У меня никого нет.
– А твой муж, жених? – спросил Хирам.
– Я никогда не была замужем, и у меня нет жениха.
Возможно, следовало сказать «возлюбленный», «любовник»? Хирам был вынужден признать, что плохо разбирается в отношениях между мужчинами и женщинами. Внезапно на память пришли слова верховного жреца: «Опасайтесь женщины из чужих мест. Когда она приходит, не смотрите на нее и не знайте ее. Она как водоворот в глубоких водах, глубину которых не измерить. Если рядом с ней нет свидетелей, она раскидывает свою сеть».
Видя, что он собирается уходить, Аруна сказала:
– Я устала и проголодалась. Пива и вина здесь вдоволь, а еды нет, потому не уделишь ли ты мне частичку от подношений твоему богу?
Богу, изображение которого она осмелилась осквернить! Хирам задохнулся от гнева. Вместе с тем у него не было сил отказать девушке, он не мог защититься от чар этой измученной, грязной, оборванной азиатки. Юноша снова напомнил себе, что еще успеет доложить о беглянке верховному жрецу, а пока надо дать ей поесть.
Он принес Аруне заправленный маслом, уксусом и солью салат, ячменную кашу, а также хлеб и сушеную рыбу и, увидев, с какой жадностью девушка расправляется с пищей, сказал без малейших угрызений совести:
– Бог дал тебе еду, несмотря на то что ты осквернила его дом.
– Еду принес мне ты, а не он. И потом, это твой бог. В него веришь ты, а не я. Видишь ли, богам вредно столько есть, иначе они лопнут и от них ничего не останется, – дерзко заявила девушка.
Из груди Хирама вырвался отчаянный возглас:
– Замолчи!
Аруна подняла глаза, и юный жрец, к своему удивлению, увидел в ее взоре глубокое спокойствие, спокойствие человека, прошедшего через истинное страдание, знающего цену всему, что происходит на свете, и напрочь лишенного предрассудков.
Хирам подумал, что сможет убедить Аруну в том, что она не права. Он проведет с девушкой больше времени и расскажет ей про египетских богов, про то, что, если обходиться с ними почтительно, они становятся снисходительными. Про то, что они во многом похожи на людей: в их жизни случаются падения и взлеты, примирения и ссоры. Про то, что даже самые жестокие из них, как, например, повелитель Красной земли Сет, убийца собственного брата, не внушают ужаса.
Аруна закончила есть и вытерла руки о платье. Похоже, ее нисколько не огорчало то, что она грязна, что ее волосы свалялись, а на одежде зияют прорехи. Девушка зачерпывала кашу ладонью, брала салат пальцами, разрывала рыбу зубами, неистово, словно дикий зверь, и пила из чашки с поистине варварской жадностью, проливая пиво себе на грудь.
Хирам вновь испытал желание спросить ее о молодом воине, за руку которого она цеплялась с таким отчаянием, кому с собачьей преданностью смотрела в глаза, но передумал. Она все равно не скажет правды.