Знак фараона (сборник)
Шрифт:
Юный жрец замер. Кем он будет после этого? Кто он после того, что уже совершил?!
Аруна сняла с Хирама одежду и заставила юношу лечь на циновку. Сама села сверху так, что ее длинные волосы окутали его шелковистой волной, а потом он ощутил ее поцелуй, жадный, горячий, медово-сладкий, и себя внутри нее. Там было тоже горячо, мягко и влажно, то была некая таинственная воронка, которая засасывала, лишая воли, памяти, мыслей и сил.
Хирам не поспевал за ритмом ее бешеных, резких движений. Впервые в жизни юноша испытывал любовную страсть, которая обернулась для него
Она заставила юношу заниматься любовью всю ночь, и потому на рассвете, когда Хирам поднялся с циновки, у него перед глазами мерцали золотистые звездочки, а тело было таким безвольным и слабым, точно от него осталась одна оболочка.
Перед тем как выйти из комнаты и приступить к своим обязанностям, юный жрец отдал девушке купленные на рынке вещи.
– Ты хочешь, чтобы я была одета как египтянка? – спросила Аруна, повертев платье в руках.
– Я просто принес тебе чистую одежду. Еще украшения и благовония.
– Благовония? Зачем?
– Чтобы умащивать тело. Мы каждое утро льем масло на голову, после того как сбриваем волосы.
– Зачем вы это делаете? Это так некрасиво!
Узнав о том, что девушка находит его непривлекательным, огорченный юноша попытался объяснить:
– Таков обычай. И потом, у нас слишком жарко.
– У нас тоже жарко, однако мы никогда не стрижем волосы. Волосы – это сила. Избавляясь от них, ты потворствуешь своим врагам.
Аруна задумалась, вспомнив мужчину, в чьи густые длинные волосы она запускала свои жадные пальцы, с кем они были равны в безжалостной страсти, разрывающей на части и тело, и сердце.
Словно прочитав ее мысли, Хирам робко произнес:
– Ты сказала, что у тебя нет ни мужа, ни жениха. Однако у тебя уже были мужчины…
Девушка стрельнула глазами.
– Да, я привыкла, чтобы меня ублажали каждую ночь. Муж и жених в этом случае – не единственная возможность. – Она усмехнулась. – Такая уж я есть – неприкаянная, дерзкая, свободная. Женщины всегда меня ненавидели, а мужчины любили.
– А ты кого-нибудь любила?
Ее лицо сделалось непроницаемым, а глаза – злыми.
– Зачем тебе это знать? Я отдам свою жизнь за мужчину, который сможет меня укротить.
– Тебе понравилось со мной… ночью? – прошептал Хирам.
– Не очень. Ты робкий, неловкий, неопытный. Тебе надо многому учиться.
Учиться! Ему, который двенадцать лет провел в Доме Жизни и преуспел во многих науках, изучил основы медицины, способен истолковать движение небесных светил, безошибочно определять точное время разлива великого Нила! А теперь дикарка Аруна одним словом перечеркивала все его достижения, признав, что он несведущ в самом главном, на ее взгляд, искусстве, искусстве плотской любви.
Вконец расстроенный, юноша отправился в храм, где его ждало новое испытание. Узнав, что пленница исчезла, верховный жрец впал в гнев и призвал охранника к ответу. Тот заявил, что ночью в тюрьму явился жрец с разрешением, начертанным рукой главы храма.
Кое-кто из жрецов переглядывался и перешептывался, иные стояли молча. Хирама бросало то в жар, то в холод, подошвы словно прилипли к каменным плитам двора, страдальчески расширенные серые глаза напоминали маленькие озера лунного света. Не лучше ли признаться сразу, сейчас, чем быть позорно узнанным?!
Стражник шел вдоль шеренги, вглядываясь в лица жрецов. Поравнявшись с Хирамом, чуть замедлил шаг и сокрушенно произнес:
– Не знаю. Не уверен. Они так похожи… Да и темно было.
– Что ж, – взор главного жреца потемнел, – поступим иначе. Где преступивший законы Амона может прятать девушку? Только в своем жилище. Сейчас все отправятся по своим комнатам, а мы пойдем следом и осмотрим каждый угол в помещениях, где живут жрецы.
Хирам пошел вместе со всеми, едва переставляя ноги. Вот и все. Сейчас наступит возмездие. Позорная смерть для него и для Аруны. Что подумает верховный жрец, принявший в храм его, крестьянского сына, и что сказал бы отец, если бы узнал, что его потомок променял мир священной веры, возвышенных чувств и светлого разума на бесстыдную темную страсть неблагодарной дикой чужеземной девчонки!
Когда кто-то схватил его за руку, юноша едва не подпрыгнул от неожиданности.
– Что с тобой? – спросил Бакта и заметил: – Я бы многое отдал за то, чтобы узнать, кто прячет сирийку, а главное – чем она расплачивается за гостеприимство!
«Скоро узнаешь», – хотел сказать Хирам, но промолчал. Мрачный, как тень, он отправился к себе в комнату и тут же увидел главного жреца со стражей и свитой, важно шествующего по длинному каменному коридору. Юноша остановился у входа в ожидании неминуемого. Томительно текущие минуты казались бесконечными. Пока стражники обыскивали крайние комнаты, верховный жрец подошел к Хираму.
Он узнал юношу и благосклонно улыбнулся. Пожалуй, Хирам был единственным из его учеников, кто никогда не подвергался наказаниям. Этот скромный, прилежный, умный, обладающий великолепной памятью мальчик, по иронии судьбы родившийся в крестьянской семье, не отличался от сыновей чиновников и жрецов. Казалось, с годами изменилась даже его внешность: лицо стало тоньше, руки изящнее, тело стройнее. Его облик носил печать благородства, чистоты и бескорыстной, самоотверженной веры. Только туманно-серые глаза были грустны и тревожны.
Верховный жрец вспомнил себя в молодые годы, не отягощенного сомнениями, не развращенного богатыми дарами, не разочарованного в людях, и подумал о том, как, должно быть, тяжело такому юноше, как Хирам, подвергаться унизительным подозрениям, знать, что на свете существует кто-то, способный оскорбить его веру.
Он по-отечески обратился к молодому жрецу:
– Как твои успехи в Доме Жизни?
– Я работаю, учитель, – еле слышно произнес Хирам и почтительно поцеловал руку верховного жреца.