Знак фараона
Шрифт:
И все же Тамит знал, что сумеет ее простить и не станет любить меньше, чем любил до сих пор.
— Прости меня, — прошептала Уна.
Он не сделал паузы. И не отвел взгляда.
— Да, мама. Я тебя люблю!
Уна зарыдала и упала на колени.
— Убейте меня! Только меня! Не его! Он ни в чем не виноват!
— Встань, женщина. Последнее слово останется не за тобой. И не за мной, — сказал царский служитель.
Тамит понял, о ком идет речь. О Рамсесе.
Обвинитель повернулся к Интебу:
— Несколько лет назад в храме Амона было заведено дело, где упоминалось некое
То, что когда-либо было записано, не исчезает. Тамит в отчаянии опустил веки, а лицо Интеба покрыла пепельная бледность.
— Их не представили на суд фараона. Я подкупил одного из служителей храма пятью дебенами золота.
— Зачем ты это сделал?
— Чтобы спасти сына своей жены.
— В чем его хотели обвинить?
— В краже. Но он не был грабителем.
— Тебе было известно то, о чем только что рассказала твоя супруга?
— Да, она призналась мне. И попросила, чтобы я назвался отцом этого юноши. У нас с Уной не было детей, и я обрадовался, что у меня появится взрослый сын. Я собирался обучить его воинскому искусству, чтобы впоследствии он мог унаследовать мою должность. — В словах Интеба звучали сожаление, волнение, любовь и простодушие, удивительное для этого много повидавшего в жизни человека.
Наступила тишина. А после Тамит услышал за спиной голос того, кто прежде не присутствовал в этом зале:
— Вы, все трое, сумели меня удивить!
Тамит увидел, как люди, присутствующие в зале, стали падать на колени и целовать каменный пол. Он обернулся и почувствовал, что его ноги ослабели, а сердце едва не остановилось. В зал вошел Рамсес.
Фараон выглядел не так, как на войне и в те дни, когда появлялся на золотом балконе перед народом в образе бессмертного бога. И не так, как во время визитов в храм, когда повелителя окутывали облака благовоний, курившихся в кадильницах, и сопровождали толпы жрецов в великолепных церемониальных одеждах.
Сейчас на нем был обычный парик, набедренная повязка из гофрированного льна, широкий пояс с металлической пряжкой, на которой красовался царский картуш . Фараон был бос, но на его лице лежала печать величия, такая твердая и вечная, как если бы она была высечена на камне.
Рамсес посмотрел на Уну и Интеба, которые простерлись перед ним и не смели поднять взора.
— Ваши поступки доказывают, что вы — люди. Я прощаю тебя, женщина, поскольку ты достаточно наказана судьбой. Можешь быть свободен, Интеб! Ты доказал свою преданность и моему отцу, и мне. Тамит! — Жесткий взгляд фараона остановился на лице молодого человека. — Не могу сказать, что меня радует появление нового родственника. Однако я помню юношу с золотой пекторалью на шее. — Он многозначительно умолк, и Тамит понял, что царь не желает, чтобы посторонние знали подробности их единственной встречи. Юноша кивнул, и тогда Рамсес продолжил: — Твоя судьба удивительна, и я не стану вмешиваться в то, что угодно богам. Скажи сам, что ты желаешь получить?
В глазах Тамита фараон был первым человеком, которого власть делала привлекательным. Но и здесь власти было наплевать на чувства.
Молодой
— Владыка-царь! Я бы хотел остаться сыном военачальника Интеба. Пусть все, кто здесь находится, дадут священную клятву не разглашать тайну, которую они узнали.
Спустя мгновение, осознав, что он сумел дать правильный ответ, Тамит перевел дух.
— Хорошо. В табличках, которые ты привез из Хеттского царства, содержится интересное предложение. Царь хеттов Муваталли желает закрепить наш мир взаимным посольством. Он приглашает к себе египтян, а взамен готов направить в Фивы своих людей. Ты дружен с этим народом, понимаешь их язык, — Рамсес сделал небольшую паузу, — и я намерен отправить тебя в Хаттусу.
— Почту за честь, повелитель.
«Твои слова сбываются каждый день, и мысли твоего сердца осуществляются так же, как мысли Птаха. Ты бессмертен, и твои замыслы будут исполняться, а твоим словам люди будут повиноваться вечно» — так обращались к фараону его подданные, но только сейчас Тамит понял, что это означало на самом деле.
— Меня удовлетворили твои ответы. Видно, что ты умен и не заносчив. Отправляйся домой. Завтра явишься во дворец. Тебе необходимо кое-чему научиться. Через несколько месяцев возглавишь посольство к хеттам.
Тамит низко поклонился и осмелился прошептать:
— А пектораль?
— Я дарю ее тебе, — снисходительно промолвил Рамсес.
Очутившись вне стен дворца, Тамит, Интеб и Уна обнимались, смеялись и плакали. Всем троим казалось, что им дарована вечная свобода. Все тайны разгаданы, покровы сорваны, обиды забыты. Они могут думать, говорить, делать все, что хотят.
На самом деле все было иначе. Тамит почувствовал это первым. Рамсес проявил великодушие, но он решил судьбу новоявленного брата так, как посчитал нужным. На всякий случай он отправлял его подальше и фактически делал заложником политики двух государств. Едва ли молодого тщеславного фараона удовлетворит мир с Муваталли, мир, при заключении которого ему пришлось пойти на уступки. Пройдет год-два, самое большее несколько лет, — и Рамсес вновь соберет войско и двинется в Сирию.
Кармел оказался прав: фараон не был богом. Он был человеком, иллюзией, созданной людьми и почитаемой ими.
Однако главное заключалось не в этом: Рамсес не знал о том, что разлучает Тамита с Тией. Молодой человек не представлял, как рассказать возлюбленной правду, и для начала решил поделиться новостью с Хетесом. Тот был поражен.
— Значит, ты принц?!
— Я мог бы им стать, но отказался от такой возможности, — ответил Тамит и, усмехнувшись, добавил: — Думается, тем самым я сохранил себе жизнь.
— Ты возьмешь меня с собой? — с надеждой в голосе произнес Хетес.
— Почему нет? — ответил Тамит, продолжая размышлять.
Молодой человек мог сполна оценить дальновидность Кармела, мнение которого наверняка повлияло на решение царя Муваталли. Хетт предугадал, как все сложится. Если Рамсесу понравится идея завести постоянное посольство, он отправит к хеттам именно Тамита. Тот не сможет отказать фараону. Приедет в Хеттское царство и... женится на Инаре.