Знак Истинного Пути
Шрифт:
Секунду Наташа смотрела на него, а потом расхохоталась так заразительно, что и Эдик захохотал вместе с ней. Они опять повалились на кровать и стали возиться, как два щенка. Когда Эдик через три часа смотрел на себя в зеркало, умываясь, он видел совершенно счастливого человека.
Завтрак проходил в молчании. Время от времени появлялась Ольга Степановна, озабоченно спрашивала, не добавить ли тостов и не сварить ли кофе, но все только качали головами. В конце концов Ольга Степановна, всхлипнув, исчезла на кухне, а семейство Гольц продолжало завтракать.
Сегодня за
— Я хочу, — без предисловия начала она, — чтобы с нынешнего дня в доме закрывались все двери. Это понятно? Ольга Степановна! — повысила она голос. — Ты слышишь, что я говорю?
— Нет, Женечка, не слышу.
Ольга Степановна появилась в дверях столовой, и Наташа заметила, что сегодня ее седые завитки не уложены, как обычно, вокруг головы, а убраны в неряшливый хвост. Глаза у «метрдотеля» были опухшие.
— А ты сядь с нами, — предложила Евгения Генриховна почти ласково, но Ольга Степановна ее ласковости почему-то совершенно не обрадовалась. — И послушай, что я говорю. Мальчик Жора слушает, и ты послушай.
Ольга Степановна безропотно опустилась на стул рядом с секретарем и уставилась на скатерть.
— Так вот, по поводу дверей, — продолжила Евгения Генриховна. — Отныне все двери, разумеется, нужно закрывать. Мальчик, реши вопрос по поводу камер. Я хочу, чтобы их установили везде, по всему периметру дома.
— Давно пора, я тебе сто лет про них говорил… — начал было Игорь Сергеевич, но наткнулся на взгляд сестры и осекся.
— Я хочу, чтобы каждый из вас понял: Затрава очень опасен. Этот человек не остановится ни перед чем, поэтому каждый из вас должен принять свои меры предосторожности. Разумеется, прокуратура расследует преступление, но на наши правоохранительные органы у меня надежды мало, откровенно говоря. Наташа, старайтесь не ходить одна. Ты, Эдик, пожалуйста, договорись с охраной своего банка.
— Мама! — страдальчески поднял глаза к потолку Эдик. — Ну о чем я с ними договорюсь?
— Поставь их в известность о ситуации, — не терпящим возражений голосом приказала Евгения Генриховна, — а дальше уже не твое дело. Так… Алла, когда закрывается твоя галерея?
— Наверное, через месяц, — протянула Алла Дмитриевна. — А что?
— То, что тебе предпочтительнее посидеть пока дома. Возьми отпуск или больничный.
Внезапно раздался хрипловатый голос Боброва:
— Знаешь, Женечка, я думаю, что Алле ничего брать не надо. Давай не будем паниковать и переходить на осадное положение. Вполне возможно, что Алле даже безопаснее будет находиться пока на работе, а не… не дома. Так что ты… ты не паникуй раньше времени.
Наташа посмотрела на свекровь и подумала, что меньше всего к той применимо слово «паниковать». Госпожа Гольц, подняв брови, посмотрела на Аллу Дмитриевну, но та сидела, уставившись в скатерть. Точь-в-точь, как Ольга Степановна. И тогда Евгения Генриховна перевела взгляд на брата. Господин Бобров постарался сделать вид невозмутимый, но у него не очень хорошо получилось.
— Игорь, — голос Евгении
— Женечка, я не понимаю, о чем ты?
Евгения Генриховна продолжала смотреть на Боброва, и Наташе подумалось, что сейчас он вскочит и убежит из столовой. Но вместо него вскочила с места его жена.
— Нет, это невыносимо, совершенно невыносимо! — вскрикнула Алла Дмитриевна и быстрыми шагами вышла из столовой. По ковру негромко простучали каблуки и затихли в отдалении.
— Женя, извини, — нарушил молчание Игорь Сергеевич. — Она не в себе после вчерашнего.
Евгения Генриховна, не взглянув на брата, молча кивнула и продолжила пить кофе.
— Мамочка, — раздался у Наташи под боком голос Тимоши, — я еще тостов хочу.
— Сейчас, маленький, сейчас! — закудахтала Ольга Степановна и убежала на кухню.
— Мама, я сейчас хочу, — ныл Тим. — Дай мне твой кусочек.
Наташа попыталась что-то объяснить сыну, но не преуспела.
— Господи, да успокойте же своего ребенка! — не выдержала Евгения Генриховна. — Невозможно завтракать.
Эдик тут же взвился:
— Не своего ребенка, мама, а нашего!
Пораженная Наташа взглянула на мужа. Тот рассерженно смотрел на мать, готовясь сказать что-то нелицеприятное, и почему-то напомнил ей виденного недавно по телевизору суслика, готового к нападению на другого суслика — захватчика территории. От столь неожиданного сходства Наташа чуть не расхохоталась в голос, но вовремя удержалась и встала из-за стола.
— Эдя, Евгения Генриховна права, — спокойно заметила она, и Эдик тут же замолчал. — Тима ведет себя сегодня непозволительно. Я его уведу. Выйди из-за стола, — обратилась она к сыну. Малыш попытался что-то сказать, но Наташа, не повышая голоса, повторила: — Выйди из-за стола. Ты наказан. — И мальчик безропотно подчинился.
Наташа вывела Тима за руку из столовой и услышала, как за спиной Ольга Степановна что-то недоуменно говорит про тосты.
Бабкин только что побеседовал с пожилым опером, отнесшимся к нему крайне недружелюбно, и теперь отправился в парк, чтобы обдумывать ситуацию. Мужика он понимал хорошо: когда тебе в категорической форме приказывают делиться информацией с каким-то хреном с бугра, не имеющим никакого отношения к конторе, и ты прекрасно понимаешь, что в случае чего будешь крайним, то тут уж не до дружелюбия. Но то, что ему требовалось, Бабкин выяснил.
У самого Затравы, разумеется, было алиби. Сергей очень удивился бы, если бы этим самым алиби Затрава не потрудился себя обеспечить. Представив, как шеф небольшой, но очень агрессивной конторы крадется по особняку Гольц, чтобы придушить чернявую уборщицу, Бабкин хмыкнул. Это было бы хорошо для дешевого голливудского боевика, не более. В жизни такого не бывает.
В беседе со следователем Степан Затрава недвусмысленно дал понять, что госпожа Гольц сама пристукнула собственную уборщицу, чтобы таким нехитрым способом свалить вину на него, Затраву. Опер, пересказывая содержание разговора, хмуро заметил: