Знак Истинного Пути
Шрифт:
— Знаю, поверь. И поэтому мы должны сделать все возможное, чтобы ничего не случилось.
Эдик прижал к лицу обе ладони и с силой провел по бровям. Мать с жалостью смотрела на него. Наконец Эдик оторвал руки от лица и хрипло спросил:
— И что же ты предлагаешь? Нанять им охрану?
Евгения Генриховна покачала головой.
— Полагаю, это бессмысленно. Я даже не говорю о финансовой стороне. Просто есть гораздо более приемлемый вариант. Я поговорила с подругой, с Ольгой Валерьевной, и она готова пока поселить у себя и Наталью, и ее мальчика. У них коттедж практически пустует, там только садовник. Территория, как ты помнишь, охраняется.
— Постой, постой! — перебил ее Эдик. — То есть как — машина завтра? Они уже завтра уедут? И насколько?
— Ненадолго. До тех пор, пока вопрос с Затравой не будет решен окончательно. Я думаю, максимум два-три месяца.
Эдик ошеломленно молчал. Завтра… уже завтра Наташу увезут, и он не увидит ее три месяца, а может быть, и больше. Он представил, как останется один в их комнате, где на полках стоят любовно расставленные Наташей безделушки, и его охватила черная тоска. Как же он без нее? В памяти его всплыла утренняя сцена. «Никакого секса следующие тридцать дней», и то, что произошло потом. И всего этого он лишится!
Евгения Генриховна продолжала что-то размеренно объяснять про звонки, про отопление в доме, про лесопарк, но он не слушал. Даже принимая решение о женитьбе вопреки воле матери, Эдик не чувствовал себя таким злым. Он просто мягко настаивал на своем праве жениться на женщине, которая ему нравится. Но сейчас он пришел в бешенство, и его реакция оказалась для Евгении Генриховны совершенно неожиданной.
— Значит, так… — сказал Эдик, только что почти воочию увидевший, как у него из постели вытаскивают Наташу и увозят в новый дом с отличным отоплением. Почему-то слово «трубы» неожиданно показалось ему неприличным, но Эдик заставил себя не думать о такой дребедени. — Значит, так… — повторил он, не глядя на мать. — Ни в какой коттедж они не поедут.
— Почему? — не поняла его мать. — Ты против того, чтобы обращаться к Ольге Валерьевне? Хорошо, есть другие варианты…
— Никаких других вариантов нет, — отрезал Эдик. «Солнышко мое, а кроме массажа еще на что-нибудь есть запреты?» — сладкий, тягучий, завораживающий голос так и звучал в его ушах. — Наташа и Тимофей останутся здесь, и я сумею их защитить гораздо лучше всей охраны и садовников Ольги Валерьевны.
— Ты? — В голосе Евгении Генриховны прозвучала едва заметная насмешка, но ее хватило, чтобы Эдик перестал сдерживаться.
— Да, мама, я. Я прекрасно понимаю, что, по-твоему, твой сын ни на что больше не способен, кроме как сидеть на теплом, купленном месте в банке, но это не так. Не знаю, почему ты решила, что Тиму и Наташе грозит опасность. Мне кажется, ты ошибаешься. Затрава проиграл и просто хотел тебе отомстить. А вырезать всю нашу семью для того, чтобы ты откупилась от него своими несчастными салонами… Да просто глупость, мама, предполагать такое! Хочешь устанавливать свои камеры — пожалуйста, но Наташу я тебе не отдам! — Эдик почти кричал, пока ошарашенная Евгения Генриховна пыталась встать с кресла. — Не отдам! Ни ее, ни Тимошу! У меня наконец-то есть семья, понимаешь? И они меня любят!
— Если бы ты их любил, ты бы послушался моего совета, — быстро вставила Евгения Генриховна, и Эдик замолчал.
«Кажется, я его все-таки убедила», — решила было госпожа Гольц. Но Эдик тут же заговорил, причем почти спокойно:
— Знаешь, мама, если бы это был совет, то я еще подумал бы над ним. Хотя бы подумал. Но ты уже все сделала. Ты договорилась
Он встал и вышел. Евгения Генриховна осталась сидеть одна, постукивая очками по столу. Она постукивала все сильнее, сильнее… Вдруг раздался хруст, и она увидела, что одна из линз треснула. Госпожа Гольц растерянно смотрела на тоненькие трещинки, разбегавшиеся, словно паутинка, к поблескивающей оправе. Знак. Это был Знак, поняла она тут же. И в нем не было ничего хорошего.
Сергей Бабкин околачивался вокруг лесопарка уже минут сорок, но счастья ему до сих пор не привалило. «Счастье просто так, само, не приходит, — мрачно размышлял он. — Ему надо условия создавать». Выходя сегодня на улицу, Бабкин не сомневался в том, что он для своего счастья условия обязательно создаст, но грубая проза жизни вмешалась в его планы довольно безжалостным образом: в метро у Бабкина вытащили бумажник. «Вот лох последний, — бранился Сергей, которому не столько было жаль денег, сколько новенького портмоне. — Догадался в задний карман сунуть, а! Сыщик хренов». Но бранные слова помогали мало. Вдалеке прогуливались мамаши с колясками, пищали дети, а время уходило зря. «Ну и черт с вами со всеми!» — непонятно к кому обратился Бабкин и уже собрался уходить, как вдруг увидел в кустах ее.
Странно, как он не заметил ее раньше. Она стояла почти на виду, прикрытая только нежной, начинающей зеленеть веточкой какого-то чахлого кустика. Улыбаясь ей, словно старой знакомой, Бабкин подошел, наклонился и взял бутылку за холодное горлышко. Она была тяжелая.
— Слышь, мужик, — окликнули его сзади. — Ты бы бутылочку-то поставил, а?
Сергей оглянулся. Ну, вот и оно. Счастье. То, что на данный момент счастье приняло облик бомжа с испитым лицом и ореолом всевозможных запахов, Бабкина не смутило. Будучи немножко философом, он знал: неважно, в каком виде к тебе является счастье, — важно, что оно тебе приносит.
— Да я так, ничего, — миролюбиво откликнулся Бабкин, протягивая бутылку бомжу. — Этикетку хотел посмотреть. Не видел таких раньше, понимаешь?
Мужик торопливо схватил бутылку и сунул в сумку, где уже позвякивали ее товарки.
— Да я сам, слышь, порой удивляюсь. И чего только народ сейчас не пьет! — охотно поддержал он светскую беседу. — Иной раз такую беду найдешь, что ее даже в приемку нести страшно — вдруг не возьмут?
Сергей достал пачку сигарет, припасенную для подобных случаев, и предложил знакомцу. Не церемонясь, мужик жадно схватил сигарету и закурил, выдыхая едкий, вонючий дым. Некурящий Бабкин героически терпел, к тому же запах дыма слегка перебивал ароматы, исходившие от самого бомжа.
— А че сам не куришь? — подозрительно осведомился мужик.
— Завязываю, — признался Сергей. — Бабок больно много на них уходит.
— Бабок на все много уходит, — философски вздохнул бомж, докуривая сигарету в три затяжки.
Сергей достал пачку и предложил ее всю. Через десять минут сидения с «персонажем» на старой скамеечке он был в курсе того, кто обычно «окучивает» территорию лесопарка. Новый «приятель», назвавшийся Женей, был одним из них. Бабкин старался особо не расспрашивать, зная, как прямые вопросы настораживают такого рода людей, но Женя и сам оказался довольно проницательным.